Золотая свирель (Кузнецова, Непочатова) - страница 29

Грим мне нравился все больше и больше. Он, конечно, демон, но живет не в Полночи, а тут, в серединном мире. Веселый. Приветливый. Рассуждает правильно. Это я понимаю — новичка надо сперва подготовить, объяснить что и как, а не бросать словно кутенка в запруду. Мол, выплывет — отлично, потонет — не слишком-то и жалко. А что демон — так демоны разные бывают. Это я уже поняла. В Сумерках их терпеть не могут, но Амаргин все же приучил меня сперва думать, а потом говорить «нет». И здесь не Сумерки.

К сожалению.

— Да уж, — проворчала я. — От Амаргина дождешься. У него семь пятниц на неделе. Где он, кстати?

— Леший ведает. К тебе, говорит, гостья. Развлекай. И потопал куда-то.

— Ну, я так и знала. Веришь, я ведь так и знала, что он заведет меня ночью на кладбище и бросит!

— Негодяй, — согласился пес.

— Он ведь обещал помочь мне вернуться на остров!

— Это что, сложность какая, вернуться?

— Сложность.

Я насупилась. Вспомнила — ничего он не обещал. Ловко уклонился от обещаний. Опять придется плыть… о, горе!

— И в чем сложность-то? — заинтересовался грим.

— Воды боюсь.

— Да ты что? — он снова привстал, раздвинул плечами крапиву и начал принюхиваться. — Хм, фмф… Вода. Ясно, вода. Твоя суть. Ты же воде посвящена, что ты ерунду городишь? Ты, наверное, вообще русалка. Ты жить под водою можешь.

— Я утопленница. Причем два раза.

— Ну вот! Я же говорю — вода твоя суть.

— Не могу! Я боюсь.

— Бред! — констатировал грим. — Все равно, что феникс боялся бы огня, потому что он, видите ли, в нем горел. Ну-ка расскажи про свои утопления.

— Да что там рассказывать…

А что рассказывать? Что я помню про первый раз?


(…больно — локти вывернуты за спину и притянуты один к другому. Кто-то крепко держит за плечи — почти не чувствую, просто знаю. Во рту комок тряпья, для верности прихваченный платком — чтобы не голосила. Голова раскалывается, лицо залеплено дрянью пополам с кровью. Левый глаз я таки проплакала, но дневной свет жжет хуже щелока, я моргаю, моргаю, но все равно ничего не вижу. Правый глаз то ли склеился, то ли заплыл. Внизу кто-то возится — «ноги вместе, паскуда! Ноги вместе!» — я опять не столько чувствую, сколько знаю: один за другим ложатся тугие витки веревки, накрепко приматывая юбку к бедрам. К коленям. К икрам. К щиколоткам.

Встряхиваю головой, наплевав на боль, из левого глаза что-то вытекает, и я прозреваю. Вижу воду. Зеленую мутную воду, пронизанную солнцем, слепящие блики и узкую коричневую полоску тени, повторяющую контуры причала. Тень, если присмотреться, вовсе не темная, она прозрачная, и сдержанно, тайно светится изнутри. Она уютна и прохладна, и не режет глаз.