Потом рухнул Великий Сур, сметенный очередным нашествием. А поселение беженцев стало не просто большим торговым городом, но центром богатой и немаленькой страны.
От прежнего времени остались лишь жители окрестных селений — потомки аборигенов сей местности, косо посматривавшие на картагунийцев и по сию пору. Они, как и предки, добывали розовый и золотистый жемчуг — лучший в Логрии, ловили рыбу и каракатиц. Говорили, что тут до сих пор соблюдается древний, вроде как забытый обычай — в самую короткую ночь в году бросать в море на съедение акулам юную девушку, чтобы морские духи не оставили милостями.
Впрочем, Картагуни был знаменит, конечно, не жемчугом, а людьми, ибо жители его считались самыми ловкими и жадными торгашами во всей Логрии — хоть западной, хоть восточной. На этот счет было сложено много пословиц. К примеру: «Скажи мертвому картагунийцу, сколько нужно заплатить могильщику — встанет и сам яму выроет». Или: «Картагунийцы за золото отца на кобеля променяют». Или же: «Картагуниец и с дерьма сливки снимет». И наконец: «Не стереги коня от харьятта, жену от айхана и кошелек от картагунийца: все равно не устережешь». Справедливости ради следовало сказать, что сами картагунийцы на это особо не обижались, обычно отвечая: «Зато у нас на улицах нищих нет и с голоду никто не помирает».
Об этом Торнан и думал, когда поднимался в комнату, уже почти обжитую ими.
Он обнаружил Чикко, явно намеревавшегося уходить.
— Ты куда?
— Схожу, сыграю на бегах, — пояснил фомор.
— Ты чего? — Торнан покрутил пальцем у виска. — Лучше уж в отхожее место эти деньги выбрось. Ты что, гадальщиком заделался? Или тебе кто-то верное имя назвать пообещал?
— Да нет, дружище, — улыбнулся Чикко, — тут дело посерьезнее. Есть у меня одно умение: с конями я могу говорить...
Торнан удивился — выходит, за три года знакомства он далеко не все узнал о приятеле.
— Ну все равно, — усомнился он. — Даже если специально не следят, то все равно с десяток магов на ипподроме будет. Почуют ведь...
— Нет, друг Торнан, не почуют — не магия это.
— А что ж тогда?
Чикко помолчал, пошевелил губами.
— Это — Дар, — проникновенно сообщил он.
— Так чего ж ты всякой чихней занимался тогда? — совершенно искренне удивился Торнан. — Нет, у нас, конечно, скачки редко бывали, но все же ты ведь озолотиться мог.
— Не все так просто, — печально кивнул Чикко. — Даром злоупотреблять нельзя. Это уж как повелось — если не для себя, то можно сколько угодно. А вот если корысти ради — быстро пропадает.
И он оставил спутников, уже предвкушавших, как потратят деньги.