Проблема заключалась в том, что Стаферс уже не мог доверять ей.
Он интуитивно чувствовал, что из покорного исполнителя она постепенно превращается в ходячую проблему, постоянную угрозу — кто теперь мог гарантировать ее лояльность? При этом степень осведомленности Даши относительно всех нелегальных сделок за три прошедших года была стопроцентной. Рилл ни на секунду не сомневался в том, что мнемоники обладают абсолютной памятью, — значит, она действительно помнит состав грузов и маршруты их перемещения.
Отпустить ее — глупо, опасно и невыгодно. Устранить — жалко. Использовать дальше — рискованно.
Замкнутый круг.
Рилл как раз размышлял над мучившей его проблемой, когда внезапный звонок с Аллора подсказал ему достаточно простой выход из создавшейся ситуации.
Звонил Серж, бывший «сотрудник» Стаферса.
Разговор был коротким, по существу.
— Рилл. Тобой интересуется один человек.
— Что ему нужно?
— Помнишь ту ненормальную, что я подобрал в сельве?
— Ну? — мгновенно насторожился Стаферс.
— Он ищет ее.
— Можешь дать его описание?
— Да, естественно. Надеюсь, ты заплатишь мне за информацию?
— Это зависит от того, насколько она актуальна.
— Можешь не сомневаться, она не просто актуальна. Этот тип — мнемоник. Такой же, как и та девочка.
Стаферс почувствовал себя очень неуютно.
— Хорошо, я заплачу тебе. Сколько ты хочешь за его портрет?
— Пару тысяч. Сущий пустяк.
— Я согласен.
В этот миг под воздействием внезапного нервного возбуждения Стаферсу пришла в голову мысль, как обеспечить дальнейшую лояльность Даши, привязать ее к себе крепче, чем веревкой.
Планета Дион. Неделей позже
Тьма…
Она окружала сознание, обволакивала его непроглядной чернотой беспамятства.
Тягучий и ломкий голос звучал внутри одиноко, тоскливо; его искаженные звуки, вязкие, как сам мрак, не несли окончательности, не складывались в слова, словно подтверждая бессмысленность потуг на пробуждение…
Мысли…
Больные, искаженные, как сам разум.
Что-то сопротивлялось внутри, не давая очнуться…
Потом он почувствовал взгляд. Изучающий, но не злобный, скорее сочувствующий, и налитые свинцовой тяжестью веки затрепетали, сбрасывая непомерный груз.
Узость вернувшегося восприятия походила на разрез: словно по черному полотнищу мрака полоснул скальпель хирурга.
Рассеянный свет ослепил, после всеобъемлющего мрака даже сумрак казался чрезмерно ярким, невыносимым, до появления радужных пятен…
Еще одна попытка.
Нет памяти.
Нет прошлого и будущего.
Есть лишь настоящее, но оно, будто вырванная из контекста книги фраза, не несет смысла, выглядит незнакомым, чуждым…