– Пустите! – приказала она.
– С какой же стати?
Ошеломленно подняв глаза, Таунсенд увидела в опасной близости от своего рта его алчные губы. Сердце подкатило к горлу, она с трудом перевела дыхание и дрожащим голосом повторила:
– Пустите! Умоляю вас.
– Полноте, – мягко воспротивился он. – Поцелуйте меня.
Его темноволосая голова медленно склонилась к ее головке, и в тот миг, когда Таунсенд ощутила прикосновение его губ, ей показалось, что все вокруг перестало быть тем безопасным, знакомым миром, в котором она обитала прежде. Этот мир выскользнул у нее из-под ног, оставив в качестве опоры лишь объятия человека, который так крепко прижимает ее к себе и чьи холодные, твердые губы медленно и сладострастно прильнули к ее губам. Наслаждение, восторг заполнили все клеточки ее тела, она была охвачена неодолимым желанием растаять в его объятиях, крепче прижаться к нему неопытными своими губами в ответ на дразнящую, неотразимую ласку. Зарывшись пальцами в его волосы, она притянула его голову еще ближе к себе, чего-то желая... к чему-то стремясь...
Но он неожиданно отстранился и мгновение стоял, молча глядя на нее, а затем мягко, с еле заметной усмешкой проговорил:
– А недурно вас обучили те дюжины мужчин, которые целовали вас, детка. Но будьте осторожны, как бы они не научили вас чересчур многому и чересчур скоро...
С этими словами он повернулся и ступил на приставную лестничку. Плоскодонка угрожающе осела, а он, ни разу, ни единого разу не оглянувшись, растворился в тумане. Таунсенд еще долго смотрела ему вслед, и на ее лице было написано то удивление, какое бывает, когда еще не совсем очнешься от ослепительно яркого сна.
Изабелла Хэйл Монкриф, вдовствующая герцогиня Войн, лежала на узкой корабельной койке в носовой каюте пакетбота «Аурелия». Веки ее были сомкнуты, плотная шерстяная шаль укутывала грудь по самый подбородок. Камеристка сидела подле нее на стуле и штопала чулки при тусклом свете фонаря, время от времени бросая встревоженный взгляд на морщинистое лицо герцогини. В ногах койки стоял, делая своим присутствием тесную кабину еще теснее, герцог Войн, вполголоса переговариваясь с доктором.
И камеристка и герцогиня – обе жадно прислушивались к их голосам, хоть и пытались делать это незаметно друг от друга. Камеристка прятала любопытство за работой, а герцогиня делала вид, что спит.
– В настоящее время она, безусловно, слишком нездорова, чтобы продолжать путешествие, – говорил доктор, рассеянно почесывая у себя за ухом.
«Блохи», – с презрением подумала герцогиня, наблюдая за ним сквозь чуть приоткрытые веки. – Вероятно, уже много лет не расчесывал свой парик.