– Что случилось? – голос ее звучал непривычно резко. Великий страх не был неведом и здесь, в Турени, вопреки всем заверениям Таунсенд в последнем ее письме домой.
– Я вынужден на какое-то время уехать, – спокойно ответил Ян.
Таунсенд соскочила с балюстрады.
– Уехать?
– Куда?
– Назад, в Версаль.
– Нет! – твердо заявила она.
– Я сам огорчен, но там неприятности, Таунсенд. В письмо, которое я получил от д'Аркора, вложен экземпляр воззвания, выпущенного Национальным собранием двадцать шестого августа. Они называют это «Декларацией прав человека и гражданина». Никогда не читал более удивительного, идеалистического и просвещенного документа.
– Тогда зачем тебе ехать? Чем он плох? Мне кажется, он послужит тем компромиссом между народом и монархией, на который так рассчитывал граф де Грив.
Ян сжал ладонями ее лицо. Таунсенд смолкла.
– Дело в том, что Людовик совершил ужасную ошибку, отверг его как слишком неопределенный. Ему представился последний шанс спасти монархию, но он, похоже, не сознает этого. Д'Аркор рассчитывает, что я сумею склонить его к благоразумию. Сам он уже отчаялся убедить Людовика.
– Ты и вправду обладаешь таким влиянием на короля? – удивилась Таунсенд.
– В данном случае я очень на это надеюсь.
– Тогда я поеду с тобой.
– Нет! – решительно бросил Ян.– Я поеду один. – Он увидел, как проступает на ее лице негодование, и продолжал: – Версаль теперь иной, Таунсенд. Это уже не место увеселений, каким он тебе запомнился. Напряженность, возникшая между королем и народом, с июля возросла до угрожающих размеров. Я не хочу подвергать тебя таким испытаниям...
– Неужели? А как насчет тех испытаний, которым ты подвергал меня прежде? Ты полагаешь, что Версаль был для меня и впрямь местом увеселений, когда я последний раз там была?
Он метнул в нее сердитый взгляд. Что мог он на это ответить? Она была права, ей действительно там пришлось нелегко.
– Я полагал, Версаль пришелся тебе по душе... – Это прозвучало по-мальчишески глупо, но ничего лучшего в ту минуту ему не пришло в голову...
– Так было раньше, – невозмутимо парировала Таунсенд. – Теперь будет иначе. Иные обстоятельства – гораздо более благоприятные для меня.
– Ты полагаешь? Я уже говорил тебе, что Сен-Альбан имел при Дворе много друзей. И хотя герцог Орлеанский выступил в мою защиту и Людовик простил мне его смерть, они-то наверняка не простили. Я нажил себе при Дворе новых врагов, Таунсенд, и они станут и твоими врагами тоже. Просто потому, что ты моя жена.
– И как твоя жена я настаиваю на том, чтобы поехать с тобою, – не сдавалась Таунсенд. – Просто потому, что хочу быть возле тебя. Но, может быть, ты этого не хочешь?