Одноногий после третьего приема как-то сразу сломался и стукнул пустым стаканом по столу.
- Вы только послухайте, - невнятно и громко заговорил он, заплетаясь языком и, как всегда, перебрав, претендуя то на пророчества, то на жалость к себе. - Вот я инвалид третьей группы. Инвалид! - Он поднял к невысокому потолку корявый грязный палец с обгрызенным ногтем. - А что я имею за свою калеченность? Во!.. - Он сложил пальцы фигой и долго тряс этой фигой в воздухе, потом повернул ее к себе, осмотрел, точно диковину. - Так же и все вы. Все! - заорал он, взмахнул кулаком и, конечно, задел костыли, которые загремели на пол.
Колям, молчаливый и совершенно, казалось, не захмелевший, полез под стол поднимать их, а Одноногий продолжал грозно-плаксивым голосом, и было ясно, что сейчас он испытывает неимоверную жалость к себе, к своей загубленной жизни.
- Вот ты, к примеру, - ткнул он в сторону Витьки. Жинка, дети, ах, жись какая,обещания там всякие даешь... А лишись ты, к примеру, как я, ходули, долго ты будешь нужен жинке своей? А? Я вот, по-твоему, долго ей был нужен? Ровно стоко, пока узнавала у врачей, не пришьют ли мне запасную. А как поняла, что ее не приштопать, так - фьюить! - Он протяжно свистнул. - А детки? Трое у меня, две девки, один пацан. И где они? Взрослые теперь, небось, давно "новыми русскими" стали. Очень им нужен батька-калека, коммер... ссантам? Они, почитай, уже лет десять меня не видели, забыли, верно, что отец-то их жив... Вот так-то... А вы-ы... люди-и-и... - Одноногий завыл и со стуком упал головой на стол. Сначала он громко всхлипывал, потом стал беззвучно рыдать, только плечи вздрагивали, словно отгоняли надоевшую муху.
- Готов, - ухмыляясь, сказал Леха, как отрезал.
Витька привык к Одноногому, не обижался, да и не жалел его. Он вспомнил, что Одноногий стал калекой через пьянку. Задолго еще до всякой перестройки был раз пьян в стельку и упал с платформы товарняка, да и попала нога под колесо. Пусть спасибо скажет, что не голова. Как он без головы-то пил бы сейчас?
Подумав об этом, Витька захихикал и хихикал долго, все не мог успокоиться.
Потом комната завертелась вокруг стола и тошнота подкатила к горлу. Витька затряс головой, чтобы прекратить это кружение и разогнать голубой дым, застлавший глаза. Постепенно комната остановилась, но стала почему-то мрачной и сумеречной, словно был уже глубокий вечер т солнце давно скрылось. Перед ним был наполненный стакан. Когда Леха успел, Витька не видел. Сам Леха уже держал свой стакан и подмигивал Витьке. И Колям тоже держал, уставившись в прозрачную жидкость, словно надеялся на дне ее найти нечто необыкновенное.