Там, в густых непроницаемых зарослях можно было надежно укрыться от любопытных глаз. Денис любил забираться в самые непролазные дебри диких кустов барбариса и смородины, огромных лопухов и прочих растений, откуда было удобно наблюдать за соседями, оставаясь невидимым. Как-то он заметил, что Елизавета Павловна и Маргарита, возвратившись с пляжа, моются нагревшейся за день в корыте водой прямо за сараем, в глубине сада. Им и в голову не пришло, что кто-то может их там увидеть. Кусты и деревья так разрослись, так перепутались, создав естественное укрытие, казались так надежны… Но Денису сквозь стволы и стебли было отлично все видно.
Он пристрастился к этому занятию, – следить за двумя женщинами: постарше и помоложе. Особенно приятно было смотреть на Маргариту, – на ее бело-розовое, нежное и прелестное тело, светящееся в солнечных лучах, словно драгоценный плод, невиданный тропический фрукт. Денис становился сам не свой, видя, как она неторопливо и плавно, с какой-то ленивой кошачьей грацией наклоняется, или поднимает вверх ногу, сгибая ее в колене, или откидывает назад голову, закалывая непослушные рассыпавшиеся волосы, или… Словом, он впервые испытал эрекцию, глядя на Маргариту, открыв для себя новое, непривычное удовольствие а заодно и новые ощущения собственного тела. Ему стали сниться тревожные сны, в которых он испытывал непреодолимое желание завладеть этой красотой, прикасаться к этому мягкому и теплому телу, гладить его нежные изгибы… Он просыпался от собственных стонов и долго сидел на кровати, не в силах успокоиться. Иногда это ему так и не удавалось, и тогда он неслышно, крадучись, чтобы не заметили бабушка с дедушкой, выходил из дома в черный и душистый ночной сад и бродил, бродил по нему до изнеможения, до ломоты в замерзших от росы ногах.
Маргарита стала его наваждением, его сладкой и жестокой мукой, – она завладела им полностью, не отпуская ни на мгновение, не давая расслабиться и передохнуть. Он желал ее до умопомрачения, до судорог во всем теле, до отчаянного, дикого исступления, захватившего его, как бурные воды захватывают маленькую легкую щепочку и несут, несут неведомо куда, вертя и крутя, как им заблагорассудится.
Денис просыпался и засыпал с одной-единственной мыслью, с одним желанием – видеть Маргариту, слышать ее голос, ощущать ее присутствие, ее запах, наконец. Он следил за ней повсюду: вечером, прокравшись к дому соседей, он наблюдал, как она раздевается перед сном; днем, – как она идет на пляж или ложится в купальнике на расстеленное в саду старое одеяло и загорает до пяти часов. Но самое долгожданное событие было, когда Маргарита мылась в саду, в густых зарослях за сараем, не чувствуя, что кто-то ее видит. Она приносила туда тазик с нагретой за день на солнце водой, мыло и полотенце; раздевалась, вешая на ветку старой вишни ситцевый халатик, и… Денис переставал дышать, боясь пропустить хотя бы одно ее движение, один жест.