Она чувствовала себя так, словно ее небосвод рухнул, похоронив ее под грудой обломков. Там, среди этих страшных руин все перемешалось: ее солнце, луна и звезды, облака и цветы, любовь, надежды, все ее волшебные замки и райские сады, которые она создала в своих мечтах, – все развалилось, превратилось в прах, в ничто, как и она сама. Она была раздавлена, уничтожена, – ничего более ужасного с ней уже произойти не могло.
Когда Ева поняла это, она упокоилась. Значит, бояться больше нечего: хуже ей уже быть не может! Эта последняя мысль подсказала ей, что все кончено.
Ева смотрела на себя в зеркало и ощущала полную свободу, – от всего, что произошло в ее жизни, которая стремительно становилась прошлым.
– Я свободна! – сказала она себе и вздохнула. – Я могу теперь посмотреть на это со стороны! И посмеяться! Или поплакать…
Но ни того, ни другого, ей не хотелось. Еве почему-то стало интересно, а кто же та, вторая невеста «падшего ангела», сказочная Царевна-Лебедь, вечно ускользающая тень вечности?.. Кто же она? Вот бы посмотреть! Денис считал ее и Еву двумя половинками одного целого, какой-то неуловимо-прекрасной Маргариты.
Ева вспомнила пожелтевшие фотографии, где мертвая Маргарита выглядела блекло и жалко, с поникшей головой, в темных пятнах собственной крови, – и содрогнулась. Однако, ее волновала та, другая Жар-птица, еще одна жертва безумного птицелова.
– Где-то у меня был альбом с репродукциями картин Врубеля! – вспомнила Ева и полезла в книжный шкаф, где на верхней полке стояли книги по искусству.
Она села на диван и с замиранием сердца начала листать альбом. Краски Врубеля, яркие, как восточные ткани, светящиеся и переливающиеся, будоражили воображение. Наконец, Ева нашла то, что искала: на сине-лиловом фоне предзакатного неба и моря, в отсветах далекого багрового сияния, обернулась белая Лебедь молодой красавицей с громадными, во все лицо, глазами, в драгоценной короне, с воронено-черной косой толщиной в руку, укутанная прозрачно-серебристым газом фаты. Тонкое, аристократически бледное лицо ее казалось странно знакомым. Белоснежное, пышное лебединое оперение перламутрово светилось, блистало синеватым и розовым; огромные крылья распростерлись вокруг своей хозяйки жемчужным ореолом… Царевна обернулась, словно ее кто-то окликнул по эту сторону картины, извне, позвал тоскливо и пронзительно, умирая от долгой разлуки. Может, Денис? А может, еще кто-то, уставший от погони за неуловимым?..
Они долго и заворожено смотрели друг на друга: Ева созерцала прекрасную деву, а дева, наполовину сбросившая лебединые перья, как бы освобождаясь из теснящего ее драгоценного футляра, – в свою очередь, созерцала Еву. Врубель с безумной гениальностью сумел запечатлеть этот неуловимый, текучий момент