Дальнейшее распространение и усиление рабочего и соц.-дем. движения принуждало правительство волей-неволей расширять рамки рабочего законодательства. Бурный 1903 год, характеризовавшийся грандиозными забастовками на юге и на Кавказе вызвал прилив законодательного творчества у самовластной бюрократии; в этом году изданы были законы об ответственности предпринимателей за несчастные случаи с рабочими, {146} о фабричной инспекции, о сверхурочных работах, о фабричных старостах.
Проникнутые рабской угодливостью перед капиталом и нескрываемым стремлением сковать рабочий класс всяческими полицейскими путами, эти законы, подобно всем предыдущим, вызваны страхом перед растущим рабочим движением. Закон об ответственности предпринимателей по мысли законодателя должен был явиться "лучшим оплотом против пагубных учений" и привести к "значительному уменьшению успеха социал-демократической пропаганды." Но наше правительство, протягивая рабочему одной рукой пряник развращения, другой - больно стегает его казацкой нагайкой. Не довольствуясь превращением фабричной инспекции в филиальное отделение департамента полиции, оно придумало институт фабричных старост, которые должны были быть чем-то в роде низшего органа полицейского надзора на фабриках. Эти старосты, по мнению бюрократа, "нужны прежде всего в интересах наиболее правильного руководства рабочими"; при выбора их фабрика разбивается на несколько частей в интересах "известного расчленения рабочей массы, которое может оказать существенные услуги интересам общественного порядка". Правда, это полицейское измышление бюрократии оказалось совершенно мертворожденной затеей.
Фабрично-полицейское творчество наших канцелярий достойно завершилось изданием временных правил 4 марта 1906 года о профессиональных союзах и последующей административной практикой, пытающейся совершенно парализовать стремление рабочего класса путем организации и солидарного действия добиться улучшения своего положения.
Военно-полевое министерство Столыпина, старающееся подготовить "работоспособную", т. е. черносотенную Думу посредством широкого применения зубатовской политики, до сих пор не нашло в том роге изобилия, из которого оно осыпает реформами русский народ, ни одного закона в пользу рабочего класса. Это обстоятельство служит лучшим свидетельством в пользу политической зрелости русского пролетариата, одурачить который реакционная камарилья, по-видимому, уже не надеется. Близкое наступление политической свободы, в завоевании которой наш пролетариат сыграл такую почетную роль, несомненно, даст толчок широкому развитию фабричного законодательства, которое русский рабочий класс сумеет превратить из орудия полицейского надзора и обмана в могучий рычаг освобождения трудящихся.