– Домой... – повторил он таким тоном, будто ему это понятие незнакомо. – Нет, я не возвращаюсь домой. Раньше стоял в Гааге на зимних квартирах. Пока не продал свой полк. Теперь зимую, где зима застанет.
– А в Англии не застает?
– Нет.
Она опять увидела на лице Бекета окаменелое выражение.
– Почему?
Глаза его были устремлены не на нее, а на тропинку впереди. На солнце их синева казалась более светлой и все же непрозрачной, непроницаемой. Катье почувствовала, как сжались в кулак его пальцы, и ей почему-то стало не по себе.
– И впрямь почему? Разве вы еще не поняли, мадам, что я солдат. Моя судьба на поле брани, а не в теплой постели. Я не привык, чтобы утром один лакей подавал мне горячий шоколад, а другой – газету с последними сплетнями лондонской «Кофейни».
– Многим нравится эта презренная жизнь, – заметила она. – Филипп тоже был солдатом, но я всегда подозревала, что он тоскует по роскоши, в которой вырос.
– Я не сказал, что эта жизнь презренна. Просто она не для меня.
– А как же семья? Наверняка ваши родные... Ваши родные...
– Бек! – донесся голос из черноты его прошлого. – Бек, боль скоро пройдет. Я чувствую, она уже покидает меня. Скажи отцу, что я не сумел сторговать того жеребца. Оркни уперся и не хочет с ним расставаться... Все, уже не болит, Бек. Я вижу свет. Прекрасный свет... Убей его за меня, Бек. Поклянись мне. Поклянись, что убьешь дьявола. А, Бек? Ты где?
Лицо Торна превратилось в маску. Рука схватила ее за горло, и ребро ладони уперлось в подбородок.
– Вы задаете слишком много вопросов, мадам.
В бездонной синеве что-то сверкнуло, как сапфир на солнце или глаза хищного зверя в свете факела. Она содрогнулась.
– Лучше расскажите о вашей семье, – раздельно вымолвил он. – О вашем муже. О том, как, просыпаясь рядом с вами, он требовал горячего шоколаду. И жену.
Слова обожгли ее, точно кнутом.
– Пустите меня, – прошипела она и стиснула руку на его запястье, ощутив ладонью рубцы от оков. Конечно, в силе ей с ним не сравняться, но се тоже не так-то легко сломить. – Пустите меня, англичанин! Моя семья – не ваша забота!
– А моя – не ваша, фламандка.
– Да у вас небось и семьи-то никакой нет, – бросила она. – Ничего удивительного, что вы не ездите домой. Ваш дом – поле битвы, ваша семья – порох и человеческая кровь.
Бекет резко притянул ее голову к плечу, так чтобы она уткнулась в него лицом.
– Вот и понюхайте пороху и крови, мадам. Дышите глубже и не забывайте, что на этом поле командую я.
Крепко прижимая ее к себе, он пришпорил Ахерона.
Камни с грохотом летели из-под копыт. Плато было ровное, будто нарочно расчищенное для скачки.