Мне приходилось в моей жизни видеть ужасные, потрясающие, отвратительный события. Некоторые из них я могу припомнить лишь с трудом. Но никогда, вероятно, до самой смерти не забуду я этой черной воды и этого громадного пылающего здания, этого последнего слова техники, осужденного вместе с сотнями человеческих жизней на смерть сумасбродной волей одного человека. Нет, пусть никто не подумает, что адмирал Чухнин рисуется здесь в кровавом свете этого пожара, как демонический образ. Он просто чувствовал себя безнаказанным.
Великое спасибо Горькому за его статьи о мещанстве. Такие вещи помогают сразу определяться в событиях. Вдоль каменных парапетов Приморского бульвара густо стояли жадные до зрелищ мещане.
И это сказалось с беспощадной ясностью в тот момент, когда среди них раздался тревожный, взволнованный шопот:
- Да тише вы! Там кричат!...
И стало тихо, до ужаса тихо. Тогда мы услыхали, что оттуда, среди мрака и тишины ночи, несется протяжный высокий голос:
- Бра-а-тцы!..
{291} И еще и еще раз. Вспыхивали снопы пламени, и мы опять видели четкие черные фигуры людей. Стала лопаться раскаленная броня с ее стальными заклепками. Это было похоже на ряд частых выстрелов. Каждый раз при этом любопытные мещане бросались бежать. Но, успокоившись, возвращались снова.
Пришли солдаты, маленькие, серенькие, жалкие - Литовский полк. В них не было никакой воинственности. Кто-то из нас сказал корявому солдатику:
- Ведь это, голубчик, люди горят.
Но он глядел на огонь и лепетал трясущимися губами:
- Господи, Боже мой. Господи, Боже мой.
И было в них во всех заметно темное животное, испуганное влечение прижаться к кому-нибудь сильному, знающему, кто помог бы им разобраться в этом ужасе и крови. И вот, и к ним и к нам подходит офицер, большой, упитанный, жирный человек. В его тоне молодцеватость, но и что-то заискивающее. Это все происходит среди тревожной ночи, освещенной электрическим светом прожекторов и пламенем умирающего корабля.
- Это еще что-о, братцы! А вот, когда дойдет до носа, - там у них крют-камера, это где порох сложен, - вот тогда здорово бабахнет!.. Но в ответ - ни обычной шутки, ни подобострастного слова.
Солдаты повернулись к нему спиной.
А гигантский трехтрубный крейсер горит. И опять этот страшный, безвестный, далекий крик:
- Бра-а-тцы!..
И потом вдруг что-то ужасное, нелепое, что не выразишь на человеческом языке, крик внезапной боли, вопль живого горящего тела, короткий, пронзительный, сразу оборвавшийся крик. Это все оттуда. Тогда некоторые из нас кинулись на Графскую пристань к лодкам. И вот теперь-то я перехожу к героической жестокости адмирала Чухнина.