На Графской пристани, где обыкновенно сосредоточены несколько сотен частных и общественных яликов, стояли матросы, сборная команда с "Ростислава", "Трех Святителей", "ХII Апостолов" - надежный сброд. На просьбу дать ялики для спасения людей, которым грозили огонь и вода, они отвечали гнусными ругательствами; начали стрелять. Им заранее {292} приказано было прекратить всякую попытку к спасению бунтовщиков. Что бы ни писал потом адмирал Чухнин, падкий на литературу, - эта бессмысленная жестокость остается фактом, подтвердить который не откажутся, вероятно, сотни свидетелей.
А крейсер беззвучно горел, бросая кровавые пятна в черную воду. Больше криков уже не было, хотя мы еще видели людей на носу и на башне. Тут в толпе многое узналось.
О том, что в начале пожара предлагали "Очакову" шлюпки, на что матросы отказались. О том, что по катеру с ранеными, отвалившему от "Очакова", стреляли картечью. Что бросавшихся вплавь расстреливали пулеметами. Что людей, карабкавшихся на берег, солдаты приканчивали штыками. Последнему не верю: солдаты были слишком потрясены, чтобы сделать и эту подлость.
Опять лопается броневая обшивка. Больше не слышно криков. Душит бессильная злоба; сознание беспомощности, неудовлетворенная, невозможная месть. Мы уезжаем. Крейсер горит до утра.
По официальным сведениям - две или три жертвы. Хорошо пишет литературный адмирал Чухнин.
А. Куприн.
1833. Повешены в Гродне польские революционеры, пытавшиеся поднять восстание: Завиш, Шпек, Сегольц и Лампирт.
1877. Из речи Ипполита Никитича Мышкина, обвинявшегося в Процессе 193.
.... "После всех многочисленных перерывов, которых я удостоился со стороны первоприсутствующего, мне остается одно, вероятно, последнее заявление.
Теперь я окончательно убедился в справедливости мнения моих товарищей, заранее отказавшихся от всяких объяснений на суде, того мнения, что, несмотря на отсутствие гласности, нам не дадут возможности выяснить истинный характер дела. Теперь для всех очевидно, что здесь не может раздаваться правдивая речь, что здесь на каждом откровенном слове зажимают рот подсудимому.
Теперь я могу, я имею полное право сказать, что это не суд, а простая комедия, или нечто худшее, более отвратительное, позорное, более позорное... более позорное, чем {293} дом терпимости: там женщина из-за нужды торгует своим телом, а здесь сенаторы из подлости, из холопства, из-за чинов и крупных окладов торгуют чужой жизнью, истиной и справедливостью, торгуют всем, что есть наиболее дорогого для человечества"...
1879. Дело Л. Мирского, офицера Тархова, адвоката Ольхина, Головина и др. в военно-окружном суд. Обвинялись в покушении на жизнь шефа жандармов Дрентельна. Мирский и Тархов осуждены в каторжные работы, Ольхин и др. оправданы, но сосланы в северные губернии.