– О господи! – не выдержал я. – Чего ты так боишься?
Сол пожал плечами и провел рукой по лицу, стряхивая пот. Я внимательно посмотрел на него.
– Когда ты в последний раз был на улице?
– В мае, – не раздумывая, ответил он. – Двадцать восьмого мая. – Почему-то взглянул на свои золотые часы и добавил: – Тысяча девятьсот шестьдесят третьего.
Постепенно Сол успокоился, ускорил шаг и даже начал легкомысленно насвистывать. Утро выдалось ненастное, но к концу моего рассказа о событиях минувшей ночи ветер почти утих, слышен был лишь шум проезжавших машин.
Я сказал, что собираюсь убить Лору.
Мы остановились на углу, и я произнес долгую речь на эту тему, отрепетированную еще ночью. Не помню точно своих слов, но впечатление на прохожих мне наверняка произвести удалось. Представьте рослого мужчину, растрепанного, с мешками под глазами и в мятом свитере, который отчаянно жестикулирует, топает ногами и орет на лысого сморщенного коротышку в черном пальто. Цирк, да и только. Если кому-то еще и удалось расслышать парочку фраз насчет любви, мировой войны и холоков, которые не должны победить, то он наверняка подумал, что эти двое – из тех несчастных, что заполнили улицы американских городов в начале восьмидесятых, болтая всякий бред и требуя справедливости.
Потом мы долго молчали. Мне было не по себе, как всякому, кто высказал все, что у него на душе, и боится, не сболтнул ли он лишнего.
– А еще говорил, что пацифист, – усмехнулся Сол.
– Нет, я просто трус.
Он смерил меня взглядом.
– Тебе приходилось убивать?
– Нет, – спокойно ответил я. Думает, у меня не хватит Духу? Как бы не так.
– Интересно, каково это – убить того, кого любишь? – вздохнул Сол.
Снова та же боль мелькнула с его глазах. Чувство вины, безусловно. За что?
– Я ее вовсе не люблю, – скорчил я гримасу. Сол поднял на меня глаза.
– Вчера ты говорил, что любишь.
Его слова заставили меня болезненно поморщиться. Каким же я был идиотом! Ледяная ярость разливалась по моему телу, заставляя сжиматься челюсти и отдаваясь пульсацией в голове. Гнев вообще неприятен, после такой вспышки ощущаешь себя словно запачканным, но сейчас моя душа, наоборот, стала как будто чище и свежее, словно сбросила с себя старую уродливую кожу. Меня даже пугала немного та решимость, с которой я строил кровавые планы. Наверное, смерть Эдриен помогла переступить некий психологический барьер, а может быть, я еще не совсем отошел от своей ночи разбитых надежд. Так или иначе, за последние двенадцать часов Лора превратилась для меня из обожаемой и желанной женщины в коварную хищницу, злобную ядовитую тварь, которая растоптала мои чувства и теперь угрожала ни много ни мало всему живому на земле. Если кто и заслуживал смерти, то она. Да, я любил ее, ну и что? Ну и что, черт побери?