– Доннелли? – откликнулся мужской голос откуда-то сверху.
Прикрыв глаза от солнца и прищурившись, я разглядел Свена. Бронзовокожий блондин сидел верхом на коньке крыши. Белые обрезанные джинсы, кожаный пояс, увешанный плотницкими инструментами, в руке молоток. Я помахал ему и крикнул:
– Тор! Бог грома!
Могучий скандинав самодовольно расхохотался.
– Сфони ф сфонок! Джун в офисе!
Маленькая, загорелая дочерна женщина в сарафане отворила дверь и с радостным визгом бросилась мне на шею, обвила ногами талию и принялась осыпать меня поцелуями.
– Джонни!
Только сейчас я понял, как не хватало мне все последние годы этих чарующих голубых глаз.
– Привет, Джун! – с трудом выдавил я, растрогавшись.
Я знал, что меня здесь любят, но такого горячего приема не ожидал. Разжав наконец руки, Джун отступила на шаг и оглядела меня с головы до ног.
– Боже! – произнесла она, поморщившись. – Что у тебя с волосами?
– Вот… приходится путешествовать инкогнито, – вздохнул я. – Бегу от федералов.
Как ни странно, она не приняла мои слова за шутку, а понимающе кивнула. Я совсем забыл, что у моих друзей особое отношение к политике. Над такими вещами здесь не смеялись.
Войдя за Джун в дом, я едва не упал, сбитый с ног, и тут же оказался в медвежьих объятиях Свена.
– Потшему так поздно, прат? Ты гофорил, что приетешь вчера…
– Говорил? – изумился я.
– Ну да, – подтвердила Джун. – По телефону, правда, плохо слышно было.
Похоже, подумай я, мой спаситель-двойник решил опекать меня и дальше.
– Веши твои доставать? – спросила Джун, кивая на пикап.
– Все свое ношу с собой, – усмехнулся я. – Как Будда.
– По запаху слышно, – хихикнула она.
Приняв ванну впервые за несколько дней, я накинул одно из Свеновых кимоно и устроился пировать с друзьями при свете свечей. Старое вино из погребов отеля, свежеиспеченный хлеб с хрустящей корочкой, а в качестве основного блюда какая-то тестообразная разноцветная масса из овошей с сыром. Это оказалось так вкусно, что за все время еды никто не проронил ни слова, и лишь наевшись до отвала, мы откинулись на спинки стульев и обменялись удовлетворенными улыбками. Квартира, фактически чердак, казалось, не имела границ, занимая все свободное пространство под широкой крышей отеля. Повсюду стояли или висели резные деревянные работы Свена: периодически он отправлял их на выставки в какую-то нью-йоркскую галерею, где их охотно покупали, причем за такие суммы, что Джун плевалась, называла эти деньги «грязными» и жертвовала на разные экологические проекты. На музыкальных плакатах, которых тоже было немало, преобладали изображения черепов и скелетов, однако по большей части не зловещие, а скорее мистико-философские.