– Слушай, – сказал Родриго, садясь, – я всё никак не могу понять. Ну ладно, у Дайсона бицепсы вместо мозгов. Но ведь не только он считает твое пребывание в отряде чистым недоразумением! Слышать такое, конечно, обидно, и всё же… Ты ведь неглупый парень, должен понимать, что эта работенка не для тебя. Десантник – это человек, которого отличает от прочих смертных… как бы точнее выразиться… повышенная жизнеспособность. Каждый из нас может долгое время существовать и действовать самостоятельно в самых жестких условиях. Как танк-автомат. Ну а ты?.. Закинь тебя куда-нибудь, где нет людей, и через пару суток ты сломаешься. Разве не так? Почему же всё-таки ты здесь? Может, прихоть родителей?
– Нет… – Ренато был бледен, взгляд его блуждал по стене.
– М-да, не получается у нас разговора. Но я должен разгадать эту загадку. Знаешь, Ренато, ты вовсе не так прост, каким кажешься. Что-то носишь в себе, но ни с кем не хочешь поделиться. Я угадал?
Ренато вздрогнул и, поняв, что этим выдал себя, неловко завозился на стуле.
– Вижу, угадал. Так, может, всё же поделишься? Я должен понять тебя, Ренато. Иначе просто не берусь предсказать, как сложатся наши взаимоотношения.
И тут Ренато расслабился, словно осознав наконец, что его стул – не орудие пытки, а просто удобная мебель.
– Хорошо, я могу вам сказать, командир. – Он взглянул на Родриго, но тут же вновь отвел взгляд. – Только вам. Понимаете… – Ренато запнулся, затем набрал в грудь воздуха и выдохнул: – Я верю в Бога.
В первый момент Родриго подумал, что его разыгрывают.
– Ты… веришь? Слушай, но это же ни в какие ворота… – Ему стало смешно. Родриго никогда близко не общался с верующими, но почему-то представлял их изможденными старцами с фанатическим блеском в глазах. А тут сидит этакий едва вылупившийся цыпленок, которого еще и жизнь-то ни разу по-настоящему не била.
Нельзя сказать, чтобы Ларозьер ввел гонения на религию. Но, впервые в истории став единоличным властителем Земли, он не захотел делить с Богом свое влияние на умы. Тем более что тот только в умах и существовал, был всего лишь бесплотной идеей, изобретением самих землян, призванным обслуживать некие тонкие струны человеческой души. Он же, Ларозьер, не был ничьей идеей, существовал во плоти и своего высокого положения добился сам, без помощи молитв и шаманских заклинаний. «В битве с плазменниками нам помог не Бог, – неустанно повторяли с тех пор средства массовой информации, – мы сами выковали победу под руководством одного из лучших своих представителей». Тщательно продуманной политикой умница Франсис заставил все конфессии вариться в собственном соку. Провозгласив веру исключительно частным делом, светская власть полностью игнорировала власть церковную. А вот самих священнослужителей явно выводили из равновесия триумфы науки. Уже тот факт, что разумное существо можно сотворить в лаборатории, без вмешательства божественной воли, нанес религии сокрушительный удар. Дальнейшие открытия, расширение знаний о Вселенной, выход человечества в глубокий космос еще больше подорвали позиции церковников. Стало очень трудно объяснить, с чего это Господь так возлюбил одну-единственную планетку среди миллиардов, триллионов других в бесчисленных галактиках? Зачем же созданы остальные – неужели от нечего делать? Тоталитарные секты Ларозьер искоренил, а традиционные культы начали хиреть сами собой. Инерция человеческого мышления, конечно, была огромна, но круги от брошенного в воду камня всё ширились и ширились…