Понурый, он пошел к столбу и негромко запел:
– «И все равно неудержимо паденье гнусного режима…»
Я начал поднимать пистолет.
«Погоди, дай дойдет!…» - упиваясь сценой, одернул меня Бабекус.
«Эй, Бабекус, отвлекись», - окликнул его я, нацеливая пистолет себе в лоб.
«Ты чего??!!» - завизжал Бабекус, и я почувствовал, как он вцепился в рычаги управления мною.
Я напряг все силы. Пот прошиб меня. Ствол пистолета уткнулся в висок.
«Поганец!!!» - завыл Бабекус.
И я нажал курок.
Удар обрушился на мою голову. Вокзал, скверик, пути вдруг опрокинулись, и бригадир Орленко вдруг полетел в небе, будто и вправду орел.
P. S. В свези с гибелью бабекуса мне хочеца сказать нескоко слов собратъем-литераторам. Настоящий песателъ долен очень большое вниманее уделять моментам смерти героив. Так, напремер, массовый от-рецательный гирой должен умерать быстро и весело, сковырнулся - и конец. А главный отрецательный герой должин перед смертью выть, шыпетъ, царапаца, кусаца, вижять и ползать на коленях, чтобы развен-чаца в глазах четателя. Главный же положительный гирой должин умирать в момент подвига, всегда вни-запно и медлино: должен споткнуца, упасть, встать, упасть, привстать уже не до конца, цыпляясь за березу, упасть, проползти лежа и токо потом умереть совсем.
Как погиб десант
– Эй, пацан, ты чего?… - тормошил меня бригадир Орленко, пристально вглядываясь в лицо.
– Н-не знаю…- без голоса ответил я и с трудом приподнялся на локтях.
Я лежал в дорожной пыли на полпути между уборной и столбом. Невдалеке за липами желтел вокзал. По путям медленно катились цистерны. В моих глазах из всеобщего небесного сияния неохотно сконцентрировалось солнце, и я различил лицо Орленки.
– У тебя -солнечный удар? - подсказывающее спросил он.
– Ага… - для конспирации согласился я.
– А что в уборной делал?…
– Что-что!… - разозлился я.- Что и все, ничего нового!…
– Ну-ну, - недоверчиво отступился тот и помог мне встать.
В его кармане тяжело лежал пистолет, из которого я застрелил Бабекуса. «Вытащил уже и проверяет, помню я чего или нет», - догадался я про Орленку.
– До дому довести? - спросил бригадир.
– Сам дойду, - ответил я ему.
До угла улицы Ингмара Бергмана он выслеживал меня и крался в акации. Я не выдержал и перебежал через огород Залымовых. Он за мной не полез, но долго торчал у забора, вытягивая шею. Потом его заметил потомственный рабочий Илья Петрович Фланг, засрамил и погнал на работу.
Я еще придумать не успел, что мне теперь делать, как в переулке Робеспьера увидел дядю Толю и Лубянкина.
Они, без сомнения, шли к Поповым.