– В котором сарае?
– В новом, металлическом. Старый весь забит печатными станками.
– А эта дверь в музей? Она запирается?
– Нет, мы не стали ставить сюда замок, и Айрис закрывала эту дверь, только когда готовила.
– Я буду держать её закрытой, – сказал Квиллер, – из-за кошек. Нечего им болтаться по музею.
– Делай всё, что захочешь, Квилл. Не знаю, как и благодарить тебя, что пришёл к нам на помощь. Надеюсь, тебе будет удобно. Дай мне знать, как идут дела.
Двое мужчин сели в машины и выехали на улицу Чёрного Ручья, Ларри – в длинном многоместном автомобиле, глядя на который можно было почувствовать, что его хозяин владеет дорогим загородным домом, а Квиллер – в своей экономичной малолитражке. Он ехал обратно в Пикакс не торопясь и думал вот о чём:
– Кто-то выключил свет – выключатель за выключателем, комната за комнатой, в доме и во дворе.
– Кто-то отключил микроволновую печь.
– Кто-то закрыл дверь, ведущую из кухни в музей…
Уже почти рассвело, когда Квиллер приехал к себе в Пикакс. В городе стояла жутковатая тишина. Скоро резко прозвонят будильники, разбудят спящих, а в семь часов сирена на крыше мэрии сдёрнет с кровати последних сонь. Они включат радио и услышат о смерти Айрис Кобб, и полетит по Пикаксу ужасная весть. Она понесётся по телефонным проводам, её будут пересказывать соседи через забор и посетители за чашкой чая в закусочной Луи около здания суда.
Квиллер устало взбирался по крутой узкой лестнице в свои комнаты над гаражом. На площадке его ожидали два сердитых сиамца: Юм-Юм бросила на него полный неодобрения взгляд, а Коко высказал ему всё, что думает по поводу его отсутствия. Сверкая глазами, колотя хвостом и выгнув спину, он произнёс одно-единственное, но очень выразительное слово: «ЙАУ!», в котором слышалось всё: «Где ты был? Свет всю ночь горел! Нас никто не покормил! Окно ты оставил открытым!»
– Тихо! – осадил его Квиллер. – Ты шумишь, как Винс Бозвел. И не приставайте ко мне с разными глупостями. У меня ужасное известие, от которого ваши уши встанут торчком. Мы потеряли миссис Кобб! Больше не будет вам, негодникам, домашнего мясного хлебца!
Он загнал котов ногой в их собственные апартаменты – комнату с мягким ковром, подушками, корзиной и телевизором – и рухнул на кровать. Он проспал завывание сирены в семь часов, проспал и первый удар отбойного молотка на Мейн-стрит, где снова дробили асфальт.
В восемь часов его резко привёл в чувство телефонный звонок Арчи Райкера, его друга детства, а ныне издателя местной газеты.
Не здороваясь и не извиняясь, Райкер выпалил: