Бронза, из которой он был сделан, на ощупь оказалась холодной, как лед, и неприятно шершавой. Легкий запах мускуса защекотал ноздри. Джеймсу показалось, что он держит ядовитую, смертельно опасную жабу зух-зух, чьи выделения заражают смельчака "змеиной чесоткой".
"Надо тайно забрать статуэтку и показать Азиз-бею!"
Идея, едва мелькнув, вступила в единоборство с дворянской честью:
"Это значит: выкрасть? Донести?! Стыдитесь, виконт! Сперва надо выяснить, куда ведут нити, откуда у Вучи Эстевен эта фигурка, кто послужил оригиналом для скульптора…"
– А я говорила тебе, Фернан: он непременно обратит внимание…
В дверях стояла Вуча Эстевен, бесстрастная, как пустыня днем, бледная, как пустыня ночью, и воздух вокруг маэстро закручивался смерчем джинна, восстающего из песка. За ее спиной маячил подмастерье Фернан, кивая в ответ каждому слову дамы.
– Он не просто так пришел, Фернан. Он по твою душу пришел. Что сделано, то оплачено. Не добил ты, добьет он. Баш на баш. Иначе не бывает.
– Иначе не бывает, – сказал незнакомый Джеймсу человек, откидывая ковер и выходя из стенной ниши. Судя по тому, что незнакомец чувствовал себя в кабинете как дома, он был вторым подмастерьем или кем-то из доверенных лиц Вучи.
Вся троица вооружилась бадеками – кинжалами с череном, расположенным под углом к рыбовидному, хитро изогнутому клинку. Самое оно для резни в тесном помещении, подумал Джеймс. Он достал из-за пояса дагу, но рапиру обнажать и не подумал. Размахивать длинномерной рапирой в кабинете? – смерти подобно.
Сейчас для тебя все подобно смерти, поправил кто-то.
Возможно, Лысый Гений.
Взвесив статуэтку на руке, Джеймс отставил ее прочь, хотя очень хотелось сохранить вещественное доказательство. Вместо Гения он взял марронскую танцовщицу. Тоже бронзовая, танцовщица была чуточку длиннее рябого, и вся вытянулась вверх, привстав на цыпочки и сложив руки над головой.
Лодыжки танцовщицы чудесно легли в ладонь.
К счастью, марроны любят упитанных девиц – из плясуньи вышла замечательная дубинка.
– Еще не прошло недели, – заметил второй, незнакомый подмастерье. – Фернан, мы его подрежем, скрутим – и ты закончишь начатое. Вот, я прихватил твою шпагу. Чего добру зря пропадать? Куда тебе назначено?
– В бок, – ответил Фернан.
Они говорили так, словно Джеймс уже лежал на полу.
Желтый месяц сунулся между штор. Синяя ночь спустилась на кабинет, гася свечи. Руинами возвышалась мебель, вспоминая лучшие времена. Еле слышно пел клавикорд, играя сонату пустыни. Стены превратились в барханы, и у барханов были человеческие профили.