— Охота же десятый раз пересчитывать, — проворчал, глядя на них, лейтенант Ратманов. — И так все ясно по счислению...
Мичман Фаддей Беллинсгаузен сказал со строгой ноткой:
— Течения здешние мешают правильному счислению, а Иван Федорович хочет торжественную минуту определить со всевозможной точностью.
— Минута, она, конечно, торжественная, — не оставил прежнего тона Ратманов, — да уж скорее бы, а то при таком параде и свариться недолго. — Он пальцем оттянул край стоячего под самые уши, расшитого якорями воротника. — Слава богу еще, что нет вчерашней жары...
— Однако и прохлады особой нет, — лейтенант Ромберг тоже тронул воротник. — Обратите внимание, господа, какое теплое у ветра касание. — Он поднял над плечом ладонь.
Беллинсгаузен засмеялся:
— Право же, мы сегодня как дамы в санкт-петербургском салоне: вовсю разговорились о погоде.
— В море погода — не для светской беседы тема, а наиважнейший предмет, — возразил слегка запальчиво Отто Коцебу, который с братом Морицем был в компании офицеров. И смешался, покраснел под насмешливо-добродушным взглядом Ратманова.
— Уж коли сухопутные кадеты начали понимать морские истины, то и впрямь, значит, наше плавание несет великую пользу, — пряча усмешку, сказал Макар Иванович. — А вот когда окрестят наши матросы господ Коцебу по всем Нептуновым правилам, тогда и совсем моряками станете... — Он кивнул на матросов, которые между фоки грот-мачтами наливали ведрами морскую воду в сооруженную из парусинового тента купальню.
Вода в купальне тяжело колыхалась, распирая брезентовые борта самодельного бассейна. Корабль мягко приподнимали пологие волны. Люди, уже привыкшие к плаванию, не замечали их и лишь иногда, если палуба особенно быстро уходила вниз, покачнувшись, искали опоры.
Так покачнулся и взялся за косяк в двери каюты действительный камергер и чрезвычайный посланник его императорского величества Николай Петрович Резанов.
Ласково пощурившись на солнце, Резанов подошел к другой группе, составляли которую люди его свиты: майор Фридериций, надворный советник Фосс, доктор Бринкин, живописец из Академии художеств Курляндцев и главный приказчик Шемелин, который, впрочем, держался в стороне. Здесь же был и гвардейский поручик Федор Толстой. Он до недавнего времени больше льнул к дружной компании морских офицеров, но после шумной ссоры с лейтенантом Левенштерном, за которого вступились и другие, вот уже несколько дней не подходил к ним.
По дороге Резанов учтиво кивнул офицерам, которые, щелкнув каблуками, наклонили головы. Когда же отошел он, Ратманов сказал с досадливым зевком: