И отринув последние сомнения – может ли он, старик, советовать молодому, да еще не разделяющему веру в Близнецов? – проговорил брат Гервасий:
– Возьми свою маленькую госпожу и возвращайся с ней в степи. Не лишай ее родины. И не плачь, расставаясь с матерью и этим превосходным домом. Может быть, настанет день – и вы оба снова окажетесь под этой кровлей. Ты покидаешь город и свой дом не навсегда. Помни об этом! Каждый человек, если у него есть свой дом, несет его с собой, куда бы он ни отправился. И никто, никакая злая сила, не в состоянии отобрать у него это.
***
– Нет, нет и нет! Даже и слышать ничего не желаю! – Брат Гервасий гневно хлопнул ладонью по столу.
Соллий слегка покраснел. Таким он своего наставника, пожалуй, никогда не видел. Всегда сдержанный, доброжелательный, охотно пускавшийся в разговоры и рассуждения, брат Гервасий был неузнаваем. Красный от негодования, с горящими глазами, он едва не топал ногами.
Внутри у брата Гервасия все так и кипело. Он, что называется, рвал и метал. В прямом смысле этого слова. Рвал какой-то старый, скобленый-перескобленный пергамент, на котором обычно делал беглые заметки, после стираемые. И метал себе под ноги обрывки, а также все прочее, что попадалось под руку. Разбил даже любимую глиняную миску, в которой обычно растирал порошки.
Да. Похвали человека, даже заглазно, не в лицо, а только лишь в мыслях своих – тут-то он тебе и преподнесет нежданный подарочек. Тут-то и мелькнет лик звероподобный. Нарочно, чтобы посмеяться над твоей самоуверенностью.
Что, брат Гервасий? Думаешь, открылось что-то Соллию эдакое? Любовь ему завещана!
И вот является к своему наставнику – юный, ершистый, с упрямым огоньком, спрятанным на самом дне глаз – и, поглядывая исподлобья, заявляет, что уходит из Дома Близнецов.
– Моя работа закончена, – повторил Соллий. – Я перевел книгу, разобрал старые записи. Найденные иллюстрации окончательно избавили меня от последних сомнений. Труд завершен. Зачем ты удерживаешь меня здесь? Мир полон боли и страданий. Я нужен там, а не здесь, за крепкими и надежными стенами.
– Хорошо, – из последних сил сдержал праведный гнев брат Гервасий. – Объясни мне, брат мой Соллий, что ты будешь делать вне этих крепких и надежных стен, которые вдруг стали тебе постылы?
Соллий покраснел. Румянец пятнами выступил на его бледных щеках.
– Ты неправ! Никогда я не назову Дом Близнецов, который подобрал, вырастил, приютил меня, постылым! Это – мой родной дом, брат Гервасий, и уж кому, как не тебе, знать об этом!
– Ты вырос у меня на глазах, – сказал брат Гервасий. – Я знаю о той жизни, что бурлит за стенами нашего Дома, куда больше твоего. Поверь мне, Соллий! Тебе нечего делать там…