Алаха наклонилась – поднять одну, и руки ее столкнулись с руками Салиха.
– Что тебе нужно здесь? – выговорила наконец девочка. – Для чего ты вторгаешься в мой дом? Или ты решил, что это – твой дом, а я здесь на положении рабыни?
– Ты – моя госпожа, была ею и останешься, – ответил Салих, усаживаясь на пол перед ковром.
Алаха поджала ноги. Ее ноздри слегка подрагивали – верный признак того, что маленькая госпожа сердится. Пламя светильника плясало в ее широко раскрытых черных глазах, которые вдруг загорелись, подобно гранатовым бусинам.
– Зачем ты явился, в таком случае? – спросила она ледяным тоном.
– Я пришел сказать тебе… – Он запнулся и тряхнул головой, словно отгоняя лишние мысли. – Прости, моя госпожа! Мне трудно говорить, когда ты гневаешься.
– Я не гневаюсь, – отозвалась девочка. – Мне все равно.
– Тем хуже. Но выслушай меня! Ты живешь здесь, словно птица в клетке.
– Какое тебе дело до меня! – взорвалась Алаха. – У тебя есть прекрасная Одиерна!
– Одиерна? – озадаченно переспросил Салих. – При чем тут Одиерна? Бедное дитя настрадалось, это правда. Я рад, что она чувствует себя здесь в безопасности. Но какое отношение она имеет ко всему, что происходит с тобой? Не о ней – о тебе все мои мысли!
Алаха глянула на него исподлобья, как обиженный ребенок, и вдруг догадка осенила Салиха. Ревность! Он едва не рассмеялся.
– Ни одна женщина в мире не сравнится с тобой, моя госпожа, – сказал он от души. – Кто прекраснее тебя? Одиерна красива, но она похожа на куклу. Превосходное украшение чьего-нибудь гарема. Наверное, она даже добра, но пусть об этом заботится мой брат Мэзарро… Я видел много женщин, самых разных. У них был разный цвет кожи, разный разрез глаз… Хозяйки тех домов, куда меня продавали, иной раз проезжали мимо полей или мыловарен, где мы работали… Многие были красивы. Поверь, мы умели в считаные мгновения рассмотреть женщину – ведь так мало женщин встречалось нам…
Алаха слушала жадно и тревожно. Рот ее слегка приоткрылся, как у ребенка, внимающего занятной сказке.
Салих говорил, говорил… Все, что он передумал за последнее время, все, о чем запрещал себе говорить – все это неудержимым потоком лилось сейчас, как будто освободили что-то огромное, до поры скованное, связанное, запрятанное в глубине души.
– Поверь мне, поверь! Ни одна не сравнится с тобой! Кто нежнее, кто чище тебя? Когда я вижу твое лицо, что-то обмирает во мне, сердце сжимается, как будто его стискивает тонкий серебряный обруч. Мне ничего не нужно от тебя – только быть рядом и служить тебе, только видеть, как ты улыбаешься…