О таком она когда-то слышала…
Келе вдруг заплакал.
Чаха испугалась.
– Что с тобой, Келе?
Он только покачивал головой, так что ожерелья печально и тонко пели, и тихо причинал на неизвестном Чахе языке. Потом прошептал с укоризной:
– Я был в твоих мыслях, Чаха. За что ты так обидела меня? Я еще не сбежал и не обманул тебя!
– Это правда, что аями может убить человека? – вместо ответа спросила Чаха.
Келе посмотрел на нее сквозь слезы.
– Так ведь и человек может убить аями…
И то ли Келе сделался вдруг ростом с обычного человека, то ли Чаха вдруг умалилась, только сделались они равны друг другу. И в первый раз за все шестнадцать лет ощутила Чаха мужской поцелуй на своих губах. А черная смертная юрта, что стояла вдали от жилища здоровых людей, превратилась в брачный чертог.
Глава третья
"…НАМ ЗАВЕЩАНА ЛЮБОВЬ"
– Не должен был ты так поступать! – горячился Соллий. В который уже раз возвращался он к старому разговору – все не давал ему покоя тот случай в степи…
Брат Гервасий с усмешкой поглядывал на молодого своего сотоварища. Ради пустого – как он искренне полагал – спора не считал нужным прерывать дела, которым усердно занимался с самого утра: растирал в ступе порошок, которому, смешавшись с жиром и густым отваром целебной травы, надлежит в конце всех превращений сделаться мазью, которая как рукой снимает любое воспаление.
Но Соллий все не мог утихомириться. Сколько уж дней прошло, а гляди ты, не отпускало Соллия беспокойство. Мнилось молодому Ученику, что поступил брат Гервасий довольно опрометчиво – дабы не молвить "глупо"…
– Говорим, говорим о справедливости! Везде ищем ее божественные зерна! И людей тому же учим – а сами так ли поступаем, как проповедуем? Собственными руками творим самый что ни есть неправедный произвол! – От обиды, что брат Гервасий, кажется, вовсе и не слушает его, Соллий готов был расплакаться. Не с пустыми же словами, в самом деле, к наставнику пришел – с тем, что подлинно жгло его сердце!
Брат Гервасий, слишком хорошо понимая это, наконец на миг оторвался от ступки.
– А не приходило ли тебе в голову, брат мой Соллий, что справедливость – понятие божественное, слишком неохватное для того, чтобы объять его слабым человеческим разумением? Смело же ты судишь, как я погляжу! Несправедливость, значит, мы с тобой в степи сотворили! Так?
Взгляд ясных светлых глаз брата Гервасия вдруг сделался пронзительным и даже каким-то жестким, однако Соллий выдержал его, не дрогнув.
– Да, я так считаю. Сказано: "По грехам и добродетель; иной раз справедливость есть меч разящий, остро отточенный."