Я не хотела в пропасть. Тем более, побрести за ним мне никто бы не позволил. И вообще, через три месяца после этого волшебного знакомства его на пять лет посадили в тюрьму за ограбление банка. Сейчас он – советник по идеологии одной нашей политической партии. И я поражаюсь тому, что, оказывается, ни на миллионную долю не стала любить его меньше. Более того, иногда мне кажется, что когда-нибудь он ответит мне не хорошим сексом, который, впрочем, для него не является особенной ценностью, а тем, что покажется ему отдаленно напоминающим любовь. Мы уже семь лет друг другу «кто-то», и я вижу, как теплеют его электронные письма…
Однажды муж во время разговора на повышенных тонах стал утверждать, что он не может постичь разницы между моими возлюбленными, это был один-единственный раз, когда он возмутился фактом всепроникновения образа Александра в мою повседневную жизнь. Впрочем, с моим мужем, тоже, кстати, Александром, у них вполне приятельственные отношения, замешанные на добрых воспоминаниях о встречах в той самой досвадебной моей жизни, и, встречаясь, хотя это и происходит раз в двести лет, они потягивают коньяк на нашей кухне и говорят о политике. Да, мой муж тогда сказал, что он не понимает разницы, «потому что ты и о Яше (отце моего ребенка) говорила то же скупое «Я его люблю», как теперь говоришь о Саше». Помню, я закурила и сказала, что отец моего ребенка, Яша – это было то, что называется любовь в чистом виде, любовь, освободившая меня от необходимости ходить на работу, с которой меня чуть было не попросили, встречаться с подругами, которые посчитали, что мне пора в клинику, общаться с родителями и мыть посуду… от необходимости быть самой собой, просто существовать как человек с именем и фамилией. Это продолжалось три года и поэтому, наверное, я и ушла, взяв от этого человека лучшее, что он мог мне дать – моего ребенка. А Саша… Саша – это жизнь. Это просто жизнь, та самая ее внутренняя основа, которую можно называть еще человеческим стержнем и которая делает нас сильнее, давая силы выстоять в любой беде. Наверное, Сашин незаконный арест и его тюремное заключение в течение пяти лет и научили меня жить не во времени, а в каком-то другом, более раздвинутом измерении, в котором всегда есть место надежде на завтра. Ведь надеяться на то, что мы еще когда-нибудь увидимся, я могла лишь в проекции на завтра. Пока же все эти пять лет я могла лишь два раза в год приезжать в его город – Саша гражданин другого государства – и подолгу гулять по улицам с его другом, выспрашивая о Саше все-все. Писем ему писать я по определению не могла – мы виделись всего три раза, это были мимолетные встречи, и у него уже тогда были жена и ребенок. Да и, я полагаю, тогда он меня помнил как нечто очень странное, потому что во вторую с ним встречу, а происходила она в квартире моей подруги, где он собирался остановиться на ночь, приехав на такси из аэропорта, я сделала то, что потом долго шокировало меня саму, да и подруга наутро, когда он ушел, закатила страшный скандал, крича: «Ты вела себя как проститутка, что на тебя нашло?!» Он разулся, прошел на кухню, я молча вышла из комнаты в халате (я осталась ночевать в тот раз у подруги по некой предопределенной свыше случайности), скользнула к нему на колени, обхватила его шею и все последующее время даже не шевельнулась, пока он не отнес меня на мой диван и не постелил себе на полу. Потом была еще одна, последняя перед тюрьмой встреча уже в его городе, где я оказалась на студенческой конференции и, позвонив, попала на попойку в мужской компании. Он трогательно опекал меня (а я была для него «маленькой девочкой»), и потом, выпив для храбрости рюмку водки, я утащила его в соседнюю комнату и там, что называется, – единственный раз в жизни – в меня вселился бес Эммануэль.