Он повернулся и пошел, не обращая внимания на стрельбу, все еще продолжавшуюся в его направлении со стороны русского. Надеясь спастись, тот лег так же, как и до этого, лицом в землю, делая вид, что ему ни до чего нет дела. Но когда мы приблизились, он все понял. Он хныкал, умолял, даже спустил штаны, чтобы показать ужасную рану на верхней части бедра, говорил, что все равно умрет, и кричал: «Камерад!» Францл был непреклонен.
Его руки опустились, взяв в железные тиски шею вероломного русского, и Францл держал его, не ослабляя свою мертвую хватку, до тех пор, пока в последней судорожной конвульсии остатки жизни не покинули тело русского. Тогда он отпустил тело и пошел как автомат к своему оружию. Чтобы не отстать, Зеф поднял свою лопату и раздробил ею череп русского.
* * *
После смерти Шейха Францл изменился. Он стал апатичнее. Я часто заставал его уставившимся в пространство. Когда мы обменивались взглядами, мне казалось, что я смотрю в глаза незнакомца. Бесполезно было пытаться заинтересовать его чем-нибудь. Он просто существовал. Создавалось впечатление, что он потерял всякую надежду.
Однажды я спросил его напрямую, а он слабо ответил:
– Ой, Бенно, не обращай внимания, это пустяки, – но через несколько мгновений добавил: – Бенно, старина, если я… ну, скажем, если что-нибудь со мной случится… черкани моим старикам пару строк, ладно? Только сделай это поделикатней. Я имею в виду не выкладывай все сразу. У моей старушки слабое сердце.
Время от времени он доставал одну фотографию, которую теперь всегда носил с собой, и сидел и смотрел на нее, как будто читал книгу. На ней был запечатлен солдат с бокалом вина в руке, в кругу семьи, и они все смеялись – мужчины, женщины и дети. Францл не имел ни малейшего понятия о том, кто были эти люди. Собственно говоря, он нашел фотографию где-то в степи, где земля была усеяна мертвыми немецкими солдатами, через несколько дней после того, как был убит Шейх. Рядом с одним из убитых солдат лежал черный бумажник, который был открыт, как будто кто-то его выпотрошил, а потом выбросил за ненадобностью. Он был пуст, если не считать этой желтой фотографии.
* * *
Однажды ночью ударили сильные морозы, и наша вторая зима в этой проклятой стране встретила нас сурово. Приехал грузовик снабжения и привез нам теплые шинели, перчатки и шапки-ушанки. Но мы все равно ужасно мерзли в своих окопах. Даже взрывы снарядов отдавались новым, жестким резонансом, а разлетавшиеся комья земли были твердыми как гранит.
Неписаным законом армии было отпускать солдат домой после службы за пределами страны в течение более чем года, но мы все знали, что нас не осмелятся отправить назад. Тем не менее каждый день приносил новую волну слухов – нас собираются направить во Францию, в Грецию, в Африку. Но сначала, конечно, на короткую побывку домой.