– Если и все остальное в том же роде, то пощадите меня, ваша светлость!
– Как, олух! Ты смеешь пренебрегать моим сочинением, между тем как все признают меня принцем французских поэтов.
– Принцем – пусть так! – прервал Гонен с многозначительной гримасой, – но поэтом – это другое, дело! У вас то же самое, что у Карла Анжуйского, у Тибо Шампаньского и у Генриха Суассонского.
– Так это не нравится тебе, негодяй?
– Признаюсь откровенно: я предпочитаю Рутебефа, Гюона, Гэзио, Куртбарба.
– Вот еще чудесные поэты, тяжелые как и имена их. Да они и от роду не читали ни трубадуров, ни латинских и греческих авторов!
– Совершенно верно, но они лихо пили и находили вдохновение в бутылке. Вы, однако, бережете себя… Эй, жонглер, спой-ка песню, повесели его высочество!
– Сейчас, господин!
Этьен Мюсто пропел три куплета, припев которых подхватывали все бесшабашные. Люди принца едва повторили припев, как склонились на стол и уснули. Принц боролся со сном и все повторял:
«Крик! Крок!» и проч.
– Я вам объясню, – сказал Гонен, – что значит на обыкновенном языке эта песня разбойников-властителей на больших дорогах. Те, кого вешают, умирают ближе к небу, а раз попав к милосердому Богу, находят у него вдоволь доброго вина и хлеба, и непременно белого. Можно ли найти где-нибудь лучшее нравоучение? Орлеанский не возражал; он, в свою очередь, засыпал, повторяя: «Трюк, трюк» и проч.
– Спокойной ночи, ваше высочество! – весело крикнул король шутов.
Убедившись, что стрелки и слуги спят крепчайшим сном, он поспешил освободиться от каски, кирасы и кольчуги.
– Пора собираться! – сказал он своим людям. – Идемте, но только объявляю наперед: кто не хочет познакомиться с виселицей – держи язык за зубами.
Собравшаяся в кучу шайка поклонилась и выпила прощальный кубок, пропев:
«Будем пить, кружки бить
До ста су… Ого-го-го!..
И хозяйке не платить…
Ха-ха-ха! Хо-хо-хо!»
В несколько минут Адова Пасть была убрана и снесена на телегу, уже нагруженную награбленным добром.
Затем, пустились в путь. Кладь была слишком тяжела, особенно для дурной дороги через Венсенский лес, и никто на повозку не садился, а все шли около колес.
При въезде в Париж через ворота улицы Барбет, они встретили всадника, который во всю мочь скакал по направлению к Венсенскому лесу. В лесу всадник повстречался с двумя монахами, ехавшими на двух смирных мулах. Монахи посторонились на край тропинки, и когда всадник промчался, как молния, мимо них, то один из монахов сказал другому:
– Человек еще быстрее несется к несчастью, чем к счастью. Вот этот, что проехал, достигнет желаемой цели лишь затем, чтобы поскользнуться в крови.