«Ничего я не хочу, Алина Михаевна… Но как бы вы поступили на моем месте, если бы узнали… про такое…»
«Ох, не знаю… Михаил Юрьевич. Я женщина, и вот на меня вы свалили… все это. Сразу, неожиданно».
«Простите… Но была еще женщина, мать Толика. Я думаю, она прожила бы гораздо больше, если бы знала, что у Толика остался сын, ее внук».
«Может быть… Честно говоря, я не думала об этом…»
«Верю», — вздохнул он.
«Да. Вы можете осуждать меня, но прежде всего я думала о своей семье. Так устроены женщины».
«Не все…»
«Можете осуждать меня», — опять сказала она.
«Алина Михаевна… Разве я пришел, чтобы осуждать?»
«Не знаю, зачем вы пришли… Если Егор обо всем узнает, неизвестно, чем это кончится. Переходный возраст, с ним и так нелегко… Давайте говорить откровенно…»
«Давайте», — уже безнадежно согласился Михаил.
«Наверно, я скажу вам жестокую вещь, но, когда женщина защищает свое… свое гнездо, она способна на все. Ведь Анатолий погиб из-за вас. Неужели вы хотите сделать несчастным и его сына, разрушить семью, где он вырос?»
Сейчас, в сквере, Михаила опять придавило тоскливым грузом давней вины. И через много-много тягостных секунд он услышал свой осевший голос:
«Откуда вы это знаете? Что из-за меня…»
«А разве не так? Если бы вас там не было, если бы он не возился с вами, не поехал бы вас провожать…»
Михаил вспомнил, как обмяк с горестным, стыдливым облегчением. Конечно, она ничего не могла знать о гранате. Но облегчение было обманчивым, секундным. Словно расталкивая обвалившиеся на него мешки с сыпучим грузом, Михаил тогда поднялся со стула.
«Я мог бы в свою очередь упрекнуть вас: если бы вы в тот раз на бульваре не кинулись за милицией, не было бы всей этой истории. Но какой смысл обвинять друг друга?.. Я мог бы при желании доказать вам, что мы оба здесь вообще ни при чем и что бандиты выслеживали Толика специально, старательно… Только вас это, конечно, не интересует».
Еле слышно вздохнуло кресло — это поднялась мать Егора.
«По правде говоря, меня интересует, могу ли я жить спокойно?»
«Можете… — медленно сказал Михаил. — Даю вам слово, что Егор от меня ничего не узнает… Могу даже расписку дать».
«Ну при чем тут расписка? Я рада, что вы меня понимаете…»
«Как много раз тут говорилось слово «понимаете», — печально подумал Михаил. — А где оно, понимание?» Он опять услышал свой голос:
«Пойду я… Еще раз прошу извинить… Вначале у меня была мысль: можно ведь ничего и не говорить Егору, мы могли бы просто… ну, общаться, что ли. Как друзья… Да какая уж тут дружба, вы будете на меня смотреть как на вечную опасность…»