— То есть… Ты что, считаешь, что милиция не нужна?
— Ты не вертись, — поморщился Егор. — «То есть»… Ну, ладно, преступников надо ловить, они убегают, сопротивляются. Даже стреляют иногда… А чего вы с пацанами-то воюете? Ну?
— Я воюю с пацанами? — тихо сказал Михаил.
— И ты, и другие… А разве нет? Вы за нами охотитесь как за врагами. Под конвоем возите, за решетку сажаете… А потом еще кричите на всех перекрестках: «У нас все лучшее — детям!»
— А не так? — огрызнулся Михаил. — Тебе, дитя, чего не хватает в жизни?
— А я не про себя, до меня вы еще не добрались. Я про тех, с кем вы воюете…
— А мы не… — начал Михаил.
Егор перебил:
— Ну, давай, давай! Скажи: «Мы не с ними воюем, а за них«… Слышал уже.
Михаил, который хотел сказать именно это, чертыхнулся. Но тут же зло спросил:
— Нет, это ты скажи: а что делать, если бегут?
— Нет, это все-таки ты скажи: а почему бегут?
— А откуда я знаю?! — рявкнул Михаил. И сразу обмяк. — Сто причин… От бесприютности бегут, от пьяных матерей и отцов, от страха… А кому-то возжа под хвост попала: романтики захотелось… А кто-то от безысходности: дома затюкали, в школе двойками зарос, просвета нет…
— Как ты все хорошо объяснил.
— А я не все… Вот таким, как ты, например, чего дома не сидится? Романтикой ты, вроде, не страдаешь, дома все о'кэй, полная чаша, мама с папой лелеют единственное чадо…
— Что еще? — негромко спросил Егор.
— Все, — устало выдохнул Михаил.
— Выходит, нельзя было съездить с неожиданным братцем познакомиться?
— Да я не об этом. Я про то, как ты в розовом детстве с детприемником познакомился. Оттуда и твоя философия про «войну с детьми»…
— Значит, навел уже справки, — глухо сказал Егор.
— Не наводил я справок! Директриса ваша проболталась между делом! Папаша, мол, слегка погладил мальчика против шерстки, а тот сразу в бега…
— Да? — сказал Егор каким-то стеклянным голосом.
— Что «да»?
— Так и сказала? — Егор вымученно улыбался:
— Н-ну… примерно так… А…
Егор упал головой на спинку скамьи и заколотился в злом мальчишечьем плаче.
— А ты!.. — выкрикнул он. — Знаешь, да?.. Он… погладил… Он… Ты знаешь?!
Михаил видал всякое, но сейчас такого не ожидал. Что это было? Запоздало отозвались нервы на опасную схватку с Фатером и Федюней? Или под холодной скукой и безразличием созрела и прорвалась какая-то боль?
Михаил вскочил, нагнулся над Егором — словно хотел заслонить от всех на свете. Со страхом и жалостью вспомнил, как много лет назад сам исходил такими же рвущими душу слезами. В комнате у Юрки, когда вырвалась правда о Толике и гранате…
— Егорушка… Не надо. Ты что… братишка…