Судилище не представляло собой большого события с богословской точки зрения. Все, что имело значение для первосвященника – усталого, опасливого, измученного старика, – это то, как сохранить порядок в обществе. Он считал, что обязан оградить свой народ от тяжких преследований со стороны римлян, выбрав меньшее зло – отдав этого упрямого анархиста и целителя в руки Пилата.
Покончив с этим, первосвященник лег спать, но спалось ему плоховато.
Пилату, римскому прокуратору, пришлось выйти, чтобы встретить иудейских священников, боявшихся войти в преторию из страха оскверниться. Пилат был умным и жестоким человеком, представителем властей, для которых оккупация чужих земель представляла собой многовековую традицию. И все же он тоже растерялся – видимо, испугался народных волнений из-за казни пользовавшегося популярностью в массах лидера.
В настоящее время у нас имеются свидетельства страхов, опасений и страшных расчетов, двигавших людьми, столкнувшимися друг с другом в ту мрачную ночь, – и каждый из них, несомненно, верил, что поступает правильно.
Приняв решение, Пилат дальше действовал грубо и четко. Ужасающие подробности того, что последовало за этим решением, мы знаем слишком хорошо. Это никак нельзя назвать впечатляющим зрелищем – но, в конце концов, Страсти Христовы продлились не двое суток, а две тысячи лет.
Но все же многое нам до сих пор неизвестно. Сам момент Его смерти не удалось до конца пронаблюдать с помощью червокамеры, ее возможности в этом смысле ограничены. Некоторые ученые полагают, что эти ключевые мгновения настолько насыщены устьями червокамер, что сама ткань пространства-времени повреждается за счет внедрения "червоточин". А эти объективы червокамер, по всей вероятности, нацелены наблюдателями из нашего с вами будущего – а возможно, из нескольких вариантов возможного будущего.
Поэтому мы до сих пор не услышали Его последних слов, обращенных к матери, мы все еще не знаем, действительно ли Он – избитый, умирающий, изможденный – возопил к Богу. Даже теперь, несмотря на всю нашу технику, мы видим Его через тусклое стекло».
В центре города располагалась рыночная площадь, где уже было много народа. Сдерживая дрожь волнения, Давид заставил себя пробираться сквозь толпу.
Посередине этого сборища воин держал за руку женщину. Вид у нее был несчастный, платье порвано, волосы спутанные и грязные, вспухшее, некогда красивое лицо изборождено потеками слез. Рядом с женщиной стояли двое чисто одетых мужчин. Судя по платью, это были либо священники, либо фарисеи. Они указывали на женщину, возбужденно размахивали руками и спорили с кем-то, кого не было видно за толпой народа, – похоже, этот человек сидел на земле.