в банкнотном парке этого столетья,
похожего на баснословный банк,
который, к счастью, мне открыл кредит.
При помощи вложений, низложений
мы сделаем наш век гигиеничней,
колониальная война изменит
своё навязшее в зубах названье,
демократический пульверизатор
разбрызгает новейшие слова —
прекрасен год 2000-ный, похожий
на 1000-ный, три близнеца-ноля
нас защитят надёжно от любого
нецелесообразного протеста.
Мир порос всяческими «Однако»,
беспочвенными страхами и вздохами,
и всё же над горьким хлебом,
рядом с тем или иным произволом,
растения (если только их не сожгли)
всё так же росли, одаряли,
продолжали своё зелёное дело.
Нет никакого сомненья — земля,
хотя и с боя, отдала всё, что было,
из лабаза, который казался вечным:
умирает медь, рыдает марганец,
нефть — последний предсмертный хрип,
железо прощается с антрацитом,
а тот уже запер свои пустоты.
Вот и это столетье должно убивать
новой военной машиной -— давайте
новым способом отпразднуем смерть,
на новых танкерах повезём кровь.
Зашнуруем ботинки, наденем сорочки в полоску,
синий костюм, хотя и лоснятся локти,
напялим бенгальские и другие огни,
нальёмся вином и пивом от шеи до пят —
должным образом отметим огромное число,
на которое ушло столько времени,
столько лет и новёхоньких дней,
столько часов и миллионов минут —
давайте примем участие в празднестве.
Откупорим все завалявшиеся радости,
подыщем какую-нибудь девицу без кавалера,
которая снизойдёт до праздничной нашей ухмылки.
Сегодня — вот оно, прибыло. Вступим
на ковёр вопрошающего века. Зерно
нарастающей эпохи, конечная виноградина
упадёт нам в рот и прорастёт истиной,
которую мы так долго искали.
И вот один из листиков листвы
означит наступление эпохи:
причудливо переплетутся ветви,
лист за листком в зенит взовьются дни,
плод за плодом осуществится мир —
так древо счастья продолжает жить
на выживших полуживых корнях,
отыскивая воду, правду, жизнь.
Вот и сбылось Сегодня — это Завтра,
в котором намешалось столько тьмы,
что мы не знаем, так ли светел этот
мгновение назад открытый мир, —
мы просветлим его и потемним,
чтоб стал он золотым и опалённым,
как твёрдый катышек маиса, в пищу
для всех и вся — для только что рождённых
и тех, кто пережил себя, для всех
слепых, немых, безруких и хромых,
чтобы глядели, говорили — жили,
всю землю обошли, чтобы добыли
грядущий плод из нынешнего царства,
которое мы открываем всем:
исследователю и королеве,
всевопрошающему космонавту
и пахарю, какой он есть от века,
всем пчёлам, прилетающим в столетье,
чтоб жить одной семьёй в совместном улье,
но раньше прочих — молодым народам,