По замыслу наших сценаристов она обязательно должна была взвиться до потолка от моего первого вопроса: «Как вы считаете, не стоит ли вообще запретить женщинам брать в руки кисти и краски? Пусть стоят у плиты, вытирают попы и носы детишкам и смиренно ждут указаний от умных и талантливых мужей, всеми силами стараясь им угодить и понравиться?»
Я взглянула на Машу – вряд ли она могла отдавать себе отчет, к чему могла привести вся ее затея… Мыслимое ли дело – сорвать передачу, которую двадцать пять человек готовили неделю и как минимум двадцать пять тысяч ждали! Половина одиннадцатого… А эфир – в одиннадцать двадцать… Нет, не успеть никак Я взяла телефон и вышла с террасы в прихожую. По-прежнему считаю, что врать при детях – лучший способ научить их врать самих. Ну вот, я не врала при Маше (если не считать истории с ее отцом – но она-то этого не знала, вроде как..) – и что? Она так легко и ловко провернула все это мероприятие, по крайней мере самую опасную его часть… Я заглянула на веранду:
– Так что у тебя? Сотрясение мозга?
– Ага, – вздохнула Маша, несчастными глазами глядя на меня. Кажется, она начала понимать, что затея ее оказалась не такой уж безобидной.
Я позвонила директору нашей передачи и, тяжело вздыхая, держа при этом на свободной руке пальцы крестом (ненавижу врать про здоровье – обязательно что-нибудь приключится, стоит только соврать), рассказала, стараясь не вдаваться в подробности, как так вышло, что я не пришла и не позвонила. Директор, зная меня как неисправимую трезвенницу и честную труженицу, вроде бы поверил, посочувствовал и спросил, в какой больнице Маша… Тут я быстро отключилась и написала ему сообщение: «Просят выключить телефон, не разрешают пользоваться на территории больницы. На днях обещают выписать».
Всю свою жизнь от вранья испытываю невероятно гадливое чувство – словно я испачкалась в собачьих какашках, причем не только ботинками, а вся целиком. Я вошла на террасу с твердым намерением так и сказать Маше.
– Мам, у тебя такой вид, как будто тебя накормили чем-то отвратительным, – и без моих слов прокомментировала Маша, пододвигая при этом к себе печенье и сахарницу.
– Маша!
– Я поняла, мам. Врать очень плохо. Тебя не выгонят с работы?
– Не знаю. Если посадят сейчас секретаря обзванивать больницы и выяснят, что ни в одной тебя нет, – выгонят обязательно.
– Меня поместили в Частную клинику, где пациенты на всякий случай лежат под чужими фамилиями.
– О господи, Маша… Где же ты научилась так ловко и быстро врать, малышка моя? – Я вздохнула.
Маша тоже вздохнула: