Змей (Великая Мать) и Павел (патриарх-правитель) соотносятся как внутреннее и внешнее, содержание и форма;
Змей (в облике Павла) является его патриархальной тенью, его альтер-эго; Змей силой овладевает его женой (Великая Мать, пожирающая развивающуюся женственность);
Змей принимает обличье Павла - брата Петра (мотив двойника; герой уничтожает Великую Мать, тень Отца-Патриарха ценой попадания патриархальной тени - змеиной крови [см. главу 7]);
Змей (Великая Мать) знает о своей гибели и предрекает ее (осознание своей роли и гибели - факт жертвоприношения в чистом виде);
Петр сознательно убивает Змея, принявшего образ Павла (то есть осознанно приносит в жертву брата).
Каждая из этих интерпретаций имеет право на существование. Более того, фактически ни одна из них не противоречит остальным. Но все-таки ключевым моментом являются два последних обстоятельства, которые свидетельствуют о том, что совершается скорее не убийство, а жертвоприношение. А теперь обратимся к Мэрион Вудман:
Миф о солярном герое, открывающем в сражении с драконом путь к самопознанию, чрезмерно перегружен убийством. Присущая этому мифу энергия уже иссякла, и сейчас мы боремся с насилием, вызванным ее воздействием.
Ключевым моментом для понимания убийства дракона является противоположность между материей и духом; при этом материя не только оказывает сопротивление духовному свету, а стремится к разрушению во имя вечного мрака.
Здесь я не удержусь от того, чтобы привести строчку из марша авиаторов, в котором нас прямо-таки распирает от гордости за свой разум, который нам дал «вместо сердца пламенный мотор». Какие еще нужны комментарии?
Потерялся символический смысл убийства как жертвоприношения, ведущего к трансформации. Трансформация приводит к потоку энергии, направленному из бессознательного в сознание. Когда убийство дракона обрело определенную форму, мать превратилась в конкретную материю…
Трансформация отношений может произойти только в процессе истинного понимания разницы между убийством и жертвоприношением. В обоих случаях уничтожается или подавляется энергия, но мотивы этого уничтожения совершенно разные. Убийство уходит своими корнями в потребности эго во власти и доминировании. Жертвоприношение имеет своим истоком подчинение эго управляющему центру Самости… Очень часто мы лишь ретроспективно можем распознать, что есть что.
Итак, уважаемый читатель, я попытался убедить Вас в том, что в древнерусской легенде, довольно экстравагантной версии мифа о солярном герое, фактически идет речь не об убийстве, а о жертвоприношении. Более того, как известно, в повести существуют два мотива, и как раз второй из них - мотив о мудрой деве*. В повести это - Феврония", именно то просветленное женственное сознание, о котором говорит Мэрион Вудман: