Тщетно старавшийся уснуть Федор пнул примостившегося неподалеку Сеню, но тот только постанывал во сне, да причмокивал жирными губами – будто кто-то сунул ему в рот мятный леденец… «Вот паскуда», – выругался карапуз, досадуя по поводу собственного бессилия перед навалившейся бессонницей.
Пересчитав всех овечек, Федор перешел на баранов, а потом и на козлов – но должного эффекта не получил. Когда за спиной в очередной раз громыхнуло – да не так, как до того, а особенно сильно, – карапуз инстинктивно дернулся, запустив руку за пазуху, и нащупал колечко, привычно болтавшееся на груди. Почему-то это придало ему необычайную уверенность, и приятное спокойствие потекло от кончиков пальцев по всему телу… Он всмотрелся в тускло поблескивающий металл – в свете луны кольцо источало холодный свет, успокаивавший глаз. Федор принялся рукавом начищать свою драгоценность, а затем попробовал колечко на зуб.
Именно за этим занятием его и застал вернувшийся с ночной прогулки Голый:
– Барахлишко-то припрячь… говорили же тебе умные люди – не в ломбард несешь, – ощерился хмырь.
Карапуз повел себя так, будто его впервые застукали с руками под одеялом, – прикрыл колечко руками и зло огрызнулся:
– А ты почем знаешь, кто и что мне говорил? Тебя-то там, небось, не было… или… или… – им овладели смутные сомнения. – Ты кто такой?
Голый тут же на свою беду решил поговорить по душам:
– Не смотри, что я голый, – он стыдливо отвернулся от Федора и покраснел. – На самом деле я белый и пушистый. Болею немного.
Карапуз инстинктивно подался назад:
– Чем это?
Хмырь поспешил успокоить отпрянувшего парня:
– Не бойся, это не заразное.
По всему было видно, что Федора это не убедило. Брезгливо поморщившись, он двинулся в обход рассевшегося на валуне хмыря, стараясь держаться в стороне. Чтобы держать источник заразы на дистанции, он решил слегка надавить на бедолагу, показав тому свою осведомленность:
– Мне Пендальф все про тебя рассказал! Только я ничего не помню.
Голый, которого явно «пробило» на откровенность, не замечал или старался не замечать презрительного к себе отношения, да, впрочем, чему-чему, а этому он давно не придавал большого значения. Поэтому вместо неуместных в его положении обид он постарался проявить максимальную дружелюбность:
– Ниче… Это временный отвал башки. У меня постоянно такое бывает.
Федор, однако, не был настроен на задушевные беседы – вместо этого он вспомнил уроки Пендальфа и принялся «раскручивать подозреваемого», запустив крючок, что называется, «на дурачка»:
– Вроде он говорил, что у тебя звездная болезнь.