– Дык, елы-палы.
Арвен нашарила под рубахой любимого болтающийся на цепочке оберег:
– Не потерял мою фенечку? Поноси пока, если хочешь. У меня еще есть.
Агроном заключил ее в свои объятия, и их губы слились в страстном поцелуе…»
В этот момент кто-то дернул Агронома за рукав, да так, что он едва не свалился с лошади. Открыв глаза, он понял, что все еще болтается в седле, а подле него идет наконец-то отвязавшаяся от настырного гнома рохляндская наследница и всячески пытается заигрывать с ним:
– Это вам супруга такие бусики подарила?
Агроному совершенно не с руки было распространяться о своей личной жизни перед этой нимфеткой. Поэтому он надолго задумался, прежде чем ответить, и почему-то первым делом вспомнил свой ночной разговор с агентом Смитом. Вдоволь поговорив с ним о внешней политике, тот неожиданно перевел разговор на другую тему:
«Ну, что, доигрались в дочки-матери? Дочка моя от тебя понесла. А она еще институт не закончила.
Всего один курс остался. Что, не могли годик потерпеть?
Опешивший Агроном раскололся сразу же:
– А ты-то откуда знаешь?
Смит сурово взглянул на него и отрезал:
– Мне отцовское сердце говорит. Агроному оставалось только развести руками:
– Пусть рожает, а когда вернусь, все бумаги справим.
Агент Смит аж обалдел от такой наглости. Скептически улыбаясь, он осмотрел лицо бомжа со всех сторон и спросил, не скрывая издевки:
– Ну, и по какой национальности ребеночка запишем?»
Тут уж Агроному, хочешь не хочешь, снова вспомнилась его беседа с Арвен в бане. Тогда он, неожиданно для себя проникшись торжественностью момента, взял Арвен за руки и, глядя ей прямо в глаза, прошептал:
«Если ушки мохнатые будут, запиши его эльфом. Если нет, можно русским записать.
– Это почему это русским? – неожиданно отстранилась от него подруга.
Агроном только развел руками:
– Ну, не нравится, давай гондурасским. – Лицо его выражало полнейшее равнодушие. – Мы, чукотские, без предрассудков. – Тут он решил, что момент вполне подходящий, чтобы чем-нибудь поживиться, и похлопал себя по висевшей на груди феньке: – Можно, я себе оставлю?
Глаза Арвен наполнились слезами:
– Не вопрос!!! Будешь голодать, толкни на базаре».
Агроном бросил копаться в воспоминаниях и, внимательно осмотрев рохляндскую красотку, державшуюся за его седло, решил, что если сыграть на жалости, то дело, может, выгорит куда успешней. Он не стал ничего комментировать, только бросил многозначительную фразу:
– Папаша у ней, морда расистская. Не хочет, чтобы она за меня выходила.
Кажется, его расчет оправдался на все сто процентов: глаза рохляндской наследницы, читавшей уж слишком много дамских романов, наполнились слезами жалости: