Комиссар красноречиво посмотрел на него.
— Понятное дело, она сама себе проломила череп. Щелкнула по лбу, и готово.
Порталь пожал круглыми, жирными плечами.
— Что касается несчастного месье Майера, тут тоже ясности нет. Труп выловили из сточной канавы близ Мулен де Фулон. Крысы-таки попортили ему фотографию.
— Вы бы хоть выражались поделикатней, — поморщился комиссар. — Бедный Жером! Откуда у него враги? Горло перерезано, да как! Это не преступник, а зверь какой-то. Черт!
— Арестовали кого-нибудь? — поинтересовался секретарь.
— Кого! — чуть не заорал комиссар. — Пролистайте акты гражданского состояния и выберите любого новорожденного младенца!
Он прижал разгоряченное лицо к стеклу и заметил проходившего по улице месье Нотта.
— Остается надеть наручники на головореза Теодюля, — фыркнул он.
Порталь расхохотался.
Месье Нотт, пересекая площадь Песочной Горы, дружески подмигнул водокачке и свернул на улицу Корольков. Перед особняком Миню его сердце дрогнуло.
На секунду блеснули красные медные полосы на двери, потом надпись красивыми буквами: таверна «Альфа». Но, приблизившись, он обнаружил обычные серые фасады.
Проходя по старинной улице Гребешков, он заглянул в раскрытую дверцу какого-то садика: высокая худая женщина кормила истощенных кур. Теодюль задержался на мгновение, и когда она подняла глаза, снял шляпу. Но вид у нее был безразличный и в ответ она не поздоровалась.
— Где же, — размышлял Теодюль, — где я мог ее видеть? Я ее знаю, это факт.
Обогнув парапет моста Прокисшего Молока, он хлопнул себя по лбу.
— Пульхерия! — воскликнул он. — Ах! Как она похожа на святую с картины!
В этот день лавка была закрыта и, однако, Теодюль заторопился к родным пенатам.
— Сегодня вечером мы съедим курицу под винным соусом, и месье Ипполит унесет с собой парочку сосисок в тесте, что я специально зажарил у булочника Ламбрехта.
* * *
Пульхерия Мейр брезгливо отодвинула тарелку с простывшей и неаппетитной луковой похлебкой.
— Одиннадцать часов, — проворчала она. — Посмотрим, удастся ли заработать хотя бы несколько су.
С одиннадцати и до часу ночи она торчала у дверей поздних кафе, стараясь всучить пьяницам всякую дрянь вроде затхлых галет, крутых яиц и жареных бобов.
Когда-то ее считали очень смазливой девицей и весьма дорожили ее благосклонностью, но счастливые годы давно миновали. И сейчас, пройдя темную улицу Шпилек, она немало удивилась, заметив рядом фигуру мужчины.
— Могу ли я вам предложить… — заколебался голос в тени.
Пульхерия остановилась и кивнула на розовые окна ближайшего кабачка.
— Нет, нет, — запротестовал незнакомец, — у вас, если позволите.