— Ипполит! В тот день, когда случилась болезнь, я так ничего и не понял…
Баес повернулся к двери.
— Люди ходят по улице, — прошептал он. И затем продолжил:
— Он последует за тобой и дальше, хотя, возможно, это измена…
Теодюль почувствовал, что его друг говорит для себя самого, не адресуясь к нему. И тут его озарило.
— Великий Ноктюрн!
Баес улыбнулся и взял его за руку.
— Хе, хе, — пискнул голосок за их спиной. Ипполит обернулся и крикнул каменному идолу:
— Молчи, ты, урод!
— Молчу, — пропищало в ответ.
С улицы донесся говор и шум шагов. Теодюль Нотт пристально смотрел на витражи, где снова заметались багряные блики. Он поднял руку.
— Ипполит, я вижу… Полина Бюлю лежит на спине с проломленным черепом… Крысы грызут лицо Жерома Майера… Пульхерия Мейр горит в своем доме. Я свершил три убийства, согласно закону книги.
Вдруг дверь затрещала, стекла разлетелись вдребезги, лавина камней хлынула в таверну.
— Каменный дождь! — закричал Теодюль. — Круг замкнулся. Значит, в этот невероятный день восьмого октября… я прожил… всю… свою… жизнь!
Рьяная, орущая толпа заполнила черную улицу. В просветах фонарей и факелов мелькали искаженные ненавистью физиономии.
— Смерть убийце!
За одним из разбитых витражей появилось бледное лицо комиссара Сандера.
— Теодюль Нотт! Стойте!
Ипполит Баес вытянул руку и воцарилось загадочное молчание. Теодюль изумленно взирал на него.
Старик схватил каменного идола и швырнул в уцелевший витраж, который лопнул, как воздушный шар.
И Теодюль различил перед собой темную, тенистую дорогу, словно бы просеченную в неподвижной густой мгле. Она сходила под уклон, потом вздымалась и пропадала в багряной, немыслимой перспективе.
— Нам пора идти, — спокойно сказал Ипполит Баес.
— Кто… кто вы? — прошептал Теодюль.
С бешеными воплями толпа ворвалась в таверну «Альфа», но Теодюль уже ничего не видел и не слышал: его ноги ступали по бархатной траве, нежной, как пена.
— Кто вы? — переспросил он.
Ипполит Баес исчез; возле Теодюля вздымалась исполинская Форма, очертаниями напоминающая человека: голова исчезла в облачном ореоле.
— Великий Ноктюрн!
— Приди, — далеким эхом долетел дружеский голос.
Теодюль Нотт различил знакомые интонации того, кто играл с ним в шашки и делил вечерние трапезы.
— Приди… Даже здесь… внизу.… попадаются блудные сыновья.
Сердце Теодюля Нотта успокоилось: буйная разноголосица мира, который он оставил навсегда, развеялась, словно последний вздох вечернего ветерка в высоких тополях.