Мистер Баттеркап — владелец отеля — сердечно протянул ему руку.
— До следующего года, старина Джон: я рассчитываю открыть заведение не позже пятнадцатого мая.
— Если это входит в замыслы Божьи. — Джон прищурился и медленно выпил стакан виски, предложенный на прощанье патроном.
Поникшее, побуревшее пространство гудело рокотом высокого прилива.
— Сезон кончился неплохо, — заключил Джон.
— Мы последние, прямо-таки последние, — вздохнул Баттеркап.
Десяток фигур, согбенных под тяжестью баулов и чемоданов, обходя мол, брели к вокзальчику, крыша которого, выложенная разноцветными плитками, напоминала голландскую кухню.
— Сталкеры уезжают, — заметил Джон. — Смотритель мола им заявил, что сегодня будет снег.
— Какой еще снег! — возмутился мистер Баттеркап. — Едва начался октябрь.
Джон поглядел на небо, изъеденное соленым туманом: стайка бекасов растянулась монотонной дугой.
— Они не хотят садиться на болота. Ясное дело, холода.
Большая белая птица стремительно восходила по немыслимой кривой, она кричала: «Snow, snow»…[16]
— Слышали? — усмехнулся Джон.
— Насчет снега еще посмотрим, — рассудил мистер Баттеркап. И философски добавил:
— В конце концов, это ничего не изменит. Завтра погрузят мебель, которой нельзя зимовать, а послезавтра я и сам приеду в Лондон.
Джон хотел было скрасить вынужденное одиночество хозяина парочкой утешительных слов, но так ничего и не придумал.
— Послушайте, что это? Донесся торопливый стук молотка.
— Ну и дела! — удивился мистер Баттеркап. — Похоже, Уинджери уезжает. Он заколачивает окна своей виллы.
— В таком случае, — покачал головой Джон, — вы останетесь совсем один. Как только уйдет последний поезд, начальник станции тут же смотается в деревню.
Баттеркап насупился и проворчал:
— Вот что зарабатываешь, устраивая сезон в этой восточной дыре, вместо того чтобы солидно расположиться в Маргете или в Фолкстоуне.
— Однако дела не так уж плохи, — робко возразил Джон, ощупывая карман, где покоился бумажник.
— Н-ничего, — процедил мистер Баттеркап. Свисток далекого локомотива вытянулся в тонкую скрипучую жалобу.
— Поезд, — засуетился Джон. — Будьте здоровы, мистер Баттеркап.
— Еще есть минутка, выпейте на дорожку.
— Ладно, выпью последний, мистер Баттеркап. В мои годы тяжеленько бежать за поездом.
Мистер Баттеркап остался один в пустом и темном холле; стук молотка замер. Из окна он видел, как приливная волна смывает песочные домики, которые дети Сталкера равнодушно строили утром на одиноком и ветренном пляже.
— Фии-ни, фии-ни, — жаловался кулик, улетевший с родного болота.