Фальконе взял Ника за руку и посмотрел ему в глаза:
– Этот мерзавец убил вашего напарника, но теперь все кончено. Мы уходим, парень, мы сделали свое дело.
Ник почему-то посмотрел на картину Караваджо, но только не на центральную ее часть, где была изображена сцена казни, а на задний план, откуда на все происходящее смотрел сам художник. Теперь у Ника не было никаких сомнений: автор картины сочувствовал и святому мученику, и убийце, который тоже был жертвой. Жертвой и орудием судьбы.
Фальконе потащил Ника к выходу, но тот оказал ему отчаянное сопротивление.
– Боже мой! – воскликнул Фальконе и сильно прижал детектива к колонне: – Ник, я не хочу, чтобы ты подвергал опасности свою жизнь. Зачем? Ради чего? Не хочу, чтобы в моем ведомстве опять собирали деньги на венки и похороны. Тебе что, жить надоело?
– Нет, – тихо сказал Ник, – жить мне не надоело, но я хочу предотвратить еще одну трагедию.
Людей вокруг них стало больше. Скорее всего это были люди Фальконе. В какой-то момент ему показалось, что откуда-то донесся слабый голос Терезы Лупо. Где-то поблизости темноту прорезали яркие вспышки фотоаппаратов. Послышались громкие голоса. В ту же секунду в дальнем конце зала зажглись электрические лампы. Ник посмотрел на Фальконе. Инспектор отчаянно вертел головой, не понимая, что происходит.
– Нет, надо прекратить убийства! – сказал Ник и дернулся из цепких рук Фальконе.
Инспектор крепче сжал пальцы. Тогда Ник изо всей силы оттолкнул шефа и побежал к прикованному Джино Фоссе, а к тому уже приближались два вооруженных человека в черных костюмах.
Последнее, что Ник увидел, – это яркая, как молния на грозовом небе, вспышка и перекошенное от страданий и любопытства лицо бородатого человека на картине, который наблюдал за кровавой сценой, созданной его собственными руками. Затем это лицо потемнело и наконец исчезло, растворившись в животворящем свете.
В тот прохладный октябрьский день в записной книжке Лео Фальконе было помечено два важных дела. Первое было обязательным и в высшей степени неприятным, а второе предполагало выступление в качестве незваного и – главное – нежеланного гостя.
Заседание дисциплинарной комиссии всегда вызывало у инспектора раздражение. Это был третий случай подобного разбирательства за двадцать пять лет его службы в органах правопорядка. Он прекрасно знал, что от него требуется: хотя бы частичное признание вины, демонстрация искреннего раскаяния и молчаливое согласие с упреками и обвинениями. А в качестве наказания, возможно, ему урежут жалованье или дадут направление на курсы "переподготовки". Теоретически существовала опасность, что его понизят в должности, но он мало верил в такой исход. В полицейском департаменте не так уж много опытных офицеров, которые могли бы успешно заменить его.