Мы махнули Амели рукой в знак приветствия. Она кивнула и снова принялась за обработку парней.
– Эта формула относится не к заклинанию памяти, а к заклинанию общего знания, – донесся до нас обрывок их разговора.
Я вздохнула, лишившись последней надежды: если уж Амели рассказывает двоечникам не урок, а заклинания для лучшего запоминания, то это конец.
Мы с Бьеном устроились за единственным свободным столом – последним – и несколько секунд с легким злорадством наблюдали за умственными потугами однокашников, что для большинства из них было делом непривычным, а потом открыли книгу и жадно вцепились в нее, как два коршуна.
Конечно, не наелся, так не налижешься, но мы упорно не хотели признавать эту прописную истину по очень важной причине – пересдачи принимал только сам синьор Помидор.
Через двадцать минут подготовки должен был появиться преподаватель, и мы с Бьеном еще отчаяннее уцепились за учебник, как будто надеясь, что нас не смогут от него отцепить и позволят сдавать экзамен в его компании. Мечты! Хотя было бы неплохо…
Когда из коридора донесся панический вопль кого-то из наших: «Синьор Помидор идет!» – до нас не сразу дошел смысл этих слов. А когда мы поняли…
В дверях образовалась давка, достойная полотна, живописующего Великую битву нечисти с людьми. Все спешили поскорее покинуть кабинет, чтобы не попадаться на глаза Пасидону и все-таки не сдавать экзамены ему.
Мне было страшно, как не было даже на практиках. Ведь от этого экзамена зависело мое дальнейшее обучение: одна двойка – и ты вылетаешь из Института!
Я с отчаянием поняла, что до двери мне не добраться, оттуда уже не выберутся даже те, кто успел. Кажется, мы с Бьеном это поняли одновременно, потому что, не сговариваясь, шлепнулись на пол под стол, скрючившись в три погибели и прижав к себе учебник. Я схватилась за один его край, Бьен – за другой, мы дрожали, как мыши под веником, но с заветной литературой расстаться не могли.
За дверью послышался голос Пасидона, отчитывающего пойманных учеников и, кажется, собирающегося провести рейд по ближайшим кабинетам. Мне стало еще страшнее: если нас сейчас найдут, надеяться на снисхождение нечего. Я постаралась дышать неслышно, хотя удалось мне это с трудом.
В аудитории послышались тяжелые шаги. Я попробовала вообще не дышать, Бьен, кажется, тоже. Рядом удивленно запищала небольшая мышка, рассматривающая своих новых соседей. Я от неожиданности чуть не заорала, чем выдала бы нас с головой, но ограничилась вытаращенными глазами. А Пасидон, кажется, уже ушел из кабинета. Я облегченно перевела дыхание, но вылезать из-под стола не спешила. Бьен тоже. Читать скорчившись было невозможно, но с книжкой мы бы не расстались ни за какие сокровища мира.