Снова и снова рассказывала мамаша Коста, снова и снова слушала ее девочка. К концу четвертого раза на вопрос: “Ну неужели ты не помнишь?” — она с уверенностью могла ответить, что помнит, да еще как. Больше того, она помнила даже то, о чем забыла цаганка, например, какого цвета было пальто на господине Кольтере, или, скажем, как тесно было в чулане, потому что там висели меховые шубы. Мамаша Коста только слезы утирала от смеха.
Стоило Лире остаться одной, ее, как магнит, манил к себе веритометр. Она готова была глядеть на него часами, как смотрит невеста на портрет суженого. Стало быть, каждое из этих изображений имеет несколько значений? А почему бы ей не попробовать разгадать эти значения?! В конце концов, ведь она дочь своего отца! Памятуя о том, что говорил Фардер Корам, она пыталась сосредоточиться на трех произвольно выбранных картинках. Теперь устанавливаем три короткие стрелки. Хорошо. К своему изумлению, она обнаружила, что стоит ей просто положить веритометр на ладошку и смотреть на него без особой цели, с ленцой, что ли, как тонкая длинная стрелка оживала и начинала направленно двигаться. Она не совершала хаотических метаний по циферблату, а плавно переходила с одной картинки на другую, иногда задерживаясь перед двумя или тремя какими-то изображениями. Подчас таких остановок было больше: пять, шесть. Смысл движения стрелки для Лиры был темен, но она получила от процесса ни с чем не сравнимое удовольствие. Пантелеймон то кошкой, то мышкой прикидывался, лишь бы быть к веритометру поближе, и голова его крутилась, повторяя движения стрелки. Пару раз девочке и альму вдруг что-то открывалось, как иногда луч солнца вдруг пробивает плотную пелену облаков, и глазу открывается величественная гряда гор далеко-далеко на горизонте, такая манящая, такая недоступная. В эти редкие мгновения сердце Лиры учащенно билось, как билось оно всякий раз при звуках волшебного слова “Север”.
Так прошли три дня, три хлопотливых дня жизни плавучего табора. Наконец наступило время повторного схода. Огромный зал вместил в себя, казалось, еще больше народа. На этот раз Лира и семейство Коста благоразумно заняли места заранее, поэтому сидели в первом ряду. Неверный свет лигроиновых ламп выхватывал из мрака множество возбужденных лиц. Наконец на подиуме, где уже стоял стол, появились Джон Фаа и Фардер Корам. К тишине никого призывать не пришлось. Стоило Джону Фаа тяжело положить руки на стол, зал затих.
— Цагане, — прозвучал его низкий бас. — Вы сделали все, о чем я вас просил. Вы сделали даже больше и лучше. Итак, я жду, что главы шести кланов подойдут к этому столу и покажут нам, сколько золота они собрали, а также расскажут, на что мы можем рассчитывать. Николас Рокби, ты первый.