Я стал терзаться вопросом, важным и неотложным: как же он раскладывается?
Я считал, что правильнее всего будет сначала долго и страстно целовать ее, а потом ловко опрокинуть на спину…
Да, но что потом… как быть с этим злосчастным диваном?
Я уже мысленно представлял себе, как - в полной тишине, весь на нервах - безуспешно пытаюсь справиться с механизмом, в то время как ее язык щекочет мне миндалины, а руки пытаются расстегнуть ремень…
Впрочем… ладно… кажется, пока опасаться нечего… Сара вроде как попыталась подавить зевок…
Тоже мне Дон Жуан. Позорище, да и только.
А потом я подумал о моих сестрах - и, вспомнив этих двух злючек, посмеялся в душе.
Вот уж кто поплясал бы на моих костях! Видели бы они меня сейчас: сижу нога к ноге с мисс Вселенной, а все мои мысли заняты механизмом трансформации диван-кровати из «Икеи».
И вот тут-то Сара Врио повернулась ко мне и сказала:
- Ты такой милый, когда улыбаешься.
И поцеловала меня.
В этот момент, держа на коленях 54 кило женственности нежности и ласки, я закрыл глаза, откинул голову назад и мысленно от души поблагодарил: «Спасибо вам, девочки!»
- Маргари-ита! Обедать скоро будем?
- Отстань.
С тех пор как я пишу рассказы, мой муженек завел моду звать меня Маргаритой /Очевидно, имеется в виду французская писательница Маргерит Дюрас/, похлопывая пониже спины, и заливать в гостях, что он-де скоро бросит работу и будет жить на мои гонорары: «Я-то? Лучше всех! Представьте, денежки капают, а я езжу за детьми в школу на "ягуаре" последней модели. На меньшее не согласен… Ну, придется, конечно, время от времени массировать ей плечи и терпеть творческие кризисы, не без этого… Тачку-то? Темно-зеленую куплю».
И так далее в том же духе, пудрит всем мозги, а люди не знают, что и думать.
Спрашивают меня таким тоном, будто речь идет о дурной болезни: «Это правда? Ты пишешь?»
Я пожимаю плечами и показываю хозяину дома пустую рюмку. И бормочу: «Да нет, ерунда какая, даже не о чем говорить». Но этот обалдуй, за которого я когда-то имела глупость выйти замуж, не унимается: «Как?… Она что, вам не сказала? Лапуся, ты не сказала, какую премию срубила в Сен-Кантене /Одна из многочисленных литературных премий Франции -премия города Сен-Кантена, составляющая 10000 франков/? Ого! Десять тысяч, не хухры-мухры!!! Два вечера за компьютером, купленным за пятьсот франков на благотворительной распродаже, и - бац! - десять тысяч! Плохо ли? Обо всех остальных ее премиях я уж молчу… не будем зазнаваться, да, лапусик?»
В такие вот минуты мне хочется его убить.
Но я этого не сделаю.