К стойкам стеллажей были прикреплены старинные флотские погоны, эполеты, аксельбанты… Бескозырка с надписью «Грозный», эсминца на котором служил в годы войны старший матрос Пикуль. Часы в сердцевине штурвала…
В спальне висел портрет приемного сына Виктора, погибшего в море при странных обстоятельствах, весьма похожих на заказное убийство.
Все простенки, свободные места на стене увешаны портретами исторических деятелей, в прихожей - фото Григория Распутина.
- А это эполет Фредерикса, министра императорского двора - с тройным вензелем.
Пришли в святая святых - кабинет. Стол, сколоченный из простой сосновой доски, отшлифованный локтями, в чернильных пятнах, словно школьная парта. Три «ундервуда». Стопка новеньких нераспечатанных машинописных лент. Букет из карандашей и фломастеров.
В прозрачном футляре из оргстекла - кортик. Подарок командующего Балтийским флотом. В гостях у Валентина Савича не раз бывал адмирал Иван Константинович Капитанец.
Когда суматоха, вызванная нашим вторжением, улеглась, началось чаепитие и долгожданная беседа. Говорили о героях романа «Три возраста Окини-сан». Нашлись общие «знакомые» по далеким временам. Я рассказал, что собираю материалы о судьбе лейтенанта Михаила Домерщикова, и Валентин Савич тут же пустил в дело свою великолепную картотеку, смонтированную из множества каталожных ящичков. Через минуту он выдал мне краткую справку о моем герое.
Много позже я попытался создать у себя дома нечто подобное. Я заводил и карточки, и амбарные книги, алфавитные указатели, однако так до конца и не удалось довести эту суперкропотливую работу до конца. А ведь Пикуль собрал еще и уникальную иконотеку своих героев - галерею русского исторического портрета. Уже одно это - отдельный исследовательский подвиг.
Нас с Мариной принимали в библиотеке, пили чай с тортом, поглядывая на часы: не опоздать бы на поезд. Говорили обо всем, перескакивая с одной темы на другую. Разумеется, речь зашла и о Колчаке.
- А почему бы вам, не написать роман о Колчаке?
- Нет, о Колчаке писать не буду. Если напишу то, что о нем думаю - никто не издаст. А писать то, что пишут все - белогвардеец, ставленник интервентов, враг рабочих и крестьян - увольте.
Но именно Пикуль первым в советской литературе - подцензурной и подконтрольной - сумел сказать добрые слова о Колчаке. Сделал он это с неизбежными для ревнителей партийного историзма оговорками, но все же сумел сказать - причем не только между строк, но и открытым текстом то, что о Колчаке до Пикуля в советской литературе никогда не говорили. Откроем «Моонзунд». Всего лишь несколько строк, но в каждой - плохо скрытая гордость за опального адмирала: «Поезд летел через великую страну в солнечный Севастополь.