- Или бурое свечение… - вполголоса вставил Северцев.
- …или бурое свечение Юпитера, открытое бессмертным Лу Дзин-веем, тоже, кстати, погибшим где-то здесь… Когда Лу Дзин-вей впервые обогнул Юпитер и взглянул на него с ночной стороны, он убедился, что поверхность планеты излучает. Да, излучает! Поверхность с температурой в полтораста градусов ниже нуля светится жутким темно-бурым светом! За это англичане назвали Юпитер “Бурым Джупом”… Сколько тайн, сколько тайн! И меня огорчает только то, что не мне уже придется раскрыть их…
Беньковский рванул себя за бороду и откинулся на спинку кресла. Затем смущенно улыбнулся.
- Гимн планетографии… Простите великодушно старика.
- Ничего, Андрей Андреевич, - серьезно сказал Михаил Петрович. - Через час-другой вы своими глазами увидите эту самую… машину планеты.
Профессор вздохнул.
- Эх, Миша, - проговорил он, - вы не знаете, что вы говорите… Конечно, увидеть своими глазами - это тоже кое-что значит, и не скоро другим после нас удастся сделать это. Но измерения, расчеты… обработка наблюдений - вот где смерть перехитрит меня. Впрочем, будем благодарны и за то немногое…
- Благодарны! - Северцев яростно фыркнул. - Ну, разумеется, будем благодарны…
Они замолчали.
- Однако, где же Ван? - спросил вдруг Беньковский.
Михаил Петрович поднялся.
- Пойду посмотрю, что он делает.
- Ступайте, голубчик. Да поторопите. Время на исходе.
Стараясь не глядеть на тело Валентины Ивановны, Михаил Петрович прошел мимо ее кресла, открыл дверь и выбрался в узкий коридор, тянувшийся вдоль всего корпуса звездолета. Справа, слева, над головой находились вместительные отсеки грузовых трюмов. Под ногами, за полуметровой толщей стали - черная пропасть межпланетного пространства. Тусклым холодным светом сияли матовые колпаки. Поблескивали отполированные стены, выступы люков. В конце коридора за переборкой из гофрированного дюраля располагалась рубка запасного управления. Здесь было самое широкое место звездолета и, соответственно, здесь развивалась максимальная центробежная сила. Михаилу Петровичу казалось, что коридор идет под уклон. Невидимая тяжесть легла на плечи, стало трудно дышать. У входа в рубку он остановился. По верхней губе поползла теплая струйка, пот заливал глаза. Михаил Петрович осторожно промокнул лицо полой куртки и открыл дверь.
Ван лежал посередине кабины в странной позе, будто молился - подогнув колени под себя и припав головой к полу. Спину его, обтянутую нейлоновым комбинезоном, от правого плеча к пояснице пересекала неровная темная полоса. В руке он сжимал хронометр, рядом валялись исписанные листки бумаги и карандаш. Михаилу Петровичу был виден вихрастый затылок штурмана и белая линия воротничка на тонкой смуглой шее.