Милое грустное лицо выступало из туманного полумрака, обычного для портретистов полумрака, экономящего время художника и придающего всякому, изображенному на портрете, некое вечернее состояние души. Точно ли беглая Варвара была грустного нрава? Точно ли определил Матвей легочную болезнь? А коли так - она помчалась прочь из шестуновского дома, чтобы успеть вкусить хоть малость того меда, в котором ей так упорно отказывала старая княжна. Вырваться, примчаться к любимому, взять все, что успеешь, - и умереть! Не угаснуть, а разом! На вдохе, на взлете души!…
Федька вдруг понял, каково это, и сам захотел себе такой же судьбы - не со ступеньки на ступеньку, потихоньку вверх, а взлететь в безумии - и, сгорев от счастья, рухнуть вниз.
А дождь все никак не унимался, и его мерный шум еще больше способствовал зреющему беспокойству. Федька чувствовал: еще немного - и он полетит, помчится, чего-то такого натворит, что чертям в аду станет тошно.
И кинет к ногам красавицы свою жизнь, и разделит с ней смерть… ох, как ему сейчас этого хотелось…
Поэтому, когда подошел черепановский дворник в старой епанче с широкими рукавами и предложил сбегать за извозчиком, Федька глянул на него дико - как глядит человек, извлеченный из звездных миров, исполненных высокой страсти, на мир, куда поневоле падаешь, плохо понимая, зачем он такой нужен.
Как разговаривать с Гореловым-копытом, Архаров не знал. Левушка тоже. Они просто рассчитывали, что он, хоть и в отставке, хоть и сбежавший дуться в Москву, все же СВОЙ. Опять же, это благородно - коли ты так был привержен покойному монарху, не признать нового двора, а сохранить верность сюзерену.
– Кому? - спросил Архаров.
– Государю, повелителю, - объяснил Левушка рыцарское слово.
Этого безупречного вассала они по случаю дождя обнаружили дома.
Князь оказался высоким статным мужчиной лет сорока - Архаров сообразил, что он мог бы быть ровесником покойного Петра Федоровича. Одет был не по моде, да и неряшливо, и явно не ждал гостей - не был причесан и напудрен. Левушка разлетелся было по-французски - князь с нехорошей важностью ответствовал по-немецки. Тогда Архаров кратко по-русски изложил цель визита.
– Господин Фомин действительно проиграл мне в карты два империала и прислал деньги со своим человеком. Более переписки между нами не было, - сказал князь, даже не полюбопытствовав, с чего это обер-полицмейстер расспрашивает его о делах гвардейца Фомина.
– А сдается, вы, сударь, запамятовали, - отвечал на это Архаров.
Прежде, чем признаться в отсутствии переписки, князь сделал легонькую такую паузу и посмотрел на пряжки своих башмаков. Кабы так поступил, скажем, Левушка, Архаров бы поверил - сие означало бы поиски в глубинах памяти еще каких-то сношений с человеком, о коем спрошено. А у князя взгляд служил явственным признаком вранья.