Юзеф сорвал печать, медленно потянул за ветхие завязки. Сейчас многие из нынешних загадок, корни коих уходят глубоко в прошлое, станут яснее…
Не стали.
Пухлая папка была набита газетами. «Правда» за июль и август 1937 года. Обер-инквизитор пересмотрел все пожелтевшие экземпляры. Внимательно изучил сорванную печать. Вышел в приемную.
Курьер дремал вполглаза, прислонившись к стене. Вернее – дремала. Девушка, лет двадцать с небольшим, высокая, худощавая, короткая стрижка… Кошачьи шаги начальника услышала мгновенно, вскочила, вытянулась. Пластика выдавала бывалую рукопашницу, глаз у Юзефа в этом плане был наметан.
– Имя?
– Младший агент Диана, личный номер…
– Имя?! – оборвал ее Юзеф страшно и яростно.
– М-маша… Мария…
Она пыталась и не могла отвести взгляд от бездонных зрачков обер-инквизитора. Все блоки, противодействующие суггестии, посыпались прахом.
– Пойдем, Мария, – тяжело сказал Юзеф. – Поговорим.
– Встать!
Боец встал.
– Лечь! Лег.
– Десять отжиманий на правом кулаке!
Отжался.
– Встать! Пять шагов вперед! Поднять с пола падаль! Сожрать!!
Татуированная рука ухватила обезглавленную тушку ворона, рот широко раскрылся…
– Отставить!
Гера подошел, заглянул в глаза – пустые, безжизненные. Все ясно… Никакой повышенной сопротивляемости внушению. Пилюли Юзефа – фальшивка. Но не просто же так дал их обер-инквизитор? Не только для поднятия боевого духа?
Зачем?
Гере казалось, что он знает ответ.
– Проснись!
Боец недоуменно заморгал глазами, подозрительно посмотрел на стиснутый в руке комок перьев.
– Ты че тут выдумал, а?
– Все в порядке, – задумчиво сказал Гера. – Так, проверка на вшивость…
– Себя проверь, дешевле выйдет.
Обезглавленный птичий труп просвистел через будуар, ударился в обтянутую шелком стену.
– Ладно, проехали, – сказал Гера, вертя в руках тубу с пилюлями.
Осенью он собирался держать экзамен на звание полевого агента, а на оперативную работу перешел из Трех Китов, где служил лаборантом – и знал несколько больше, чем обычный младший агент.
Вкатив Игнату инъекцию снотворного, инквизиторы исходили из наработанных методик. Определили на глазок вес парня, рассчитали время пробуждения и необходимую дозу – Юзеф хотел, чтобы с охранником побеседовал Канюченко в первой и основной своей ипостаси.
Они сделали все правильно.
Но ошиблись.
Не учли природной крепости пациента, выросшего на свежем воздухе и домашних продуктах. Не знали о наследственных факторах: покойный папаша Игната мог опростать за вечер четверть мутноватой картофельной самогонки и остаться на ногах и в сознании – сын унаследовал эти отцовские достоинства. Наконец, понятия не имели о деревенском упрямстве парня – обстоятельном и несокрушимом, хотя и чуть туповатом упрямстве, с которым Игнат всегда выполнял то, что считал своим долгом.