Она задумалась. Поперек лба пролегла морщинка.
– Не помню. Странно… По-моему… Нет, не помню.
Действительно, странно. Для девушки, запомнившей, как подавал ей шариковую ручку малознакомый человек – странно.
– Ладно. Ты можешь описать внешность этого приятеля?
– Он… по-моему, он тогда показался мне очень симпатичным… И остроумным. А вот лицо… нет, не вспоминается… Хотя все было недавно…
Это был след. Горячий след… Сотрапезник Фагота, умеющий располагать к себе, но не позволяющий себя запомнить.
Оставался один вопрос. Главный.
– Ты что-нибудь там съела?
– Марат уговорил. Утверждал, что такого блюда я в жизни не попробую. Действительно, оказалось вкусно…
– Что это было? – Леснику показалось, что вопрос задал не он, что чужой и незнакомый голос прозвучал откуда-то со стороны.
– Мозги. Жареные телячьи мозги с картофелем фри и зеленым горошком. Ничего особенного, по большому счету.
Лесник поворачивался к ней целую вечность – и всю эту вечность он не дышал, и не билось сердце, и мир вокруг застыл черно-белым снимком… Дыев нож сам собой прыгнул в руку. Ножу нравилось убивать. Его хозяину – не очень.
Лесник замолчал. И молчал до самых ворот обсерватории. Механически переставлял ноги.
Жареные мозги… Телячьи? Хм… Прионы выдерживают температуру до трехсот градусов, не теряя своих качеств. Способности у нее уже были… Значит… Ничего это не значит! Ничего…
– Фагот тоже убит, – сказал он в воротах. – Следующей можешь оказаться ты. Сейчас садимся в машину и уезжаем. Едем в область, выберем райцентр, где ни ты, ни я никогда не бывали. Снимем тебе квартиру или дом – без агентств, письменных договоров и временных регистрации. Закупим продуктов на неделю. На работу напишешь записку, я пе…
Лесник осекся.
Возле его машины стояли трое – двое в серой милицейской форме, один в камуфляже – и изучали «ниву» самым придирчивым образом.
В мастерских политехнического лицея было прохладно и безлюдно. И тихо. Многочисленные токарные, фрезерные, сверлильные, шлифовальные станки, циркулярные и рамные пилы, электрорубанки не перекрывали своим гулом, ревом и скрежетом гомон лицеистов-пэтэушников. Застыли в мрачном молчании. Впрочем, один человек здесь был. И один агрегат работал.
…Нож гильотины падал с неотвратимостью судьбы. Фатума. Рока.
Казалось, его не сможет остановить ничто – ни камень, ни металл. И уж тем более – жалкий комок органики. Так и вышло. Нож завершил свой путь. Во все стороны брызнуло красным…
Сторож Петраков вытер со лба долетевшую каплю, страдальчески сморщился. Получилось плохо, некрасиво. Неровно. Станок-гильотина предназначен для рубки металла. И ни для чего другого, увы. Положенный под нож спелый помидор оказался скорее раздавлен, чем разрезан. Сторож вздохнул и стал вытирать загаженный станок. Закончив – выключил питание и прошел в соседнее помещение. В деревообрабатывающую мастерскую.