— Пошто? — разочарованно протянул Толян. — Денег стоил же…
Никто ему не ответил, если не считать ответом другой звук — далекий плеск. Светлов понял, что его разбитая фотокамера навсегда упокоилась на дне Улима.
Вновь вспыхнул фонарь, пятно белесого света скользнуло по траве. Грубый тычок в спину:
— Шагай, обоссанный!
Он пошагал.
В кроссовках мерзко хлюпало.
7.
Радиосвязь восстановилась, когда Лесник уже окончательно потерял надежду поговорить с Алладином. Но помехи вдруг исчезли, как не бывало.
— Мы в Беленькой, — сообщил коллеге Лесник. — Твой потеряшка нашелся — приехал сюда под вечер, на мотоцикле, один. Остановился на ночлег у какого-то старичка. Где Незабудка, неясно… Я на контакт не выходил, и работать ему ничем не помешаю, держимся с Костоправом поодаль. Что у вас с озером?
Алладин помолчал, осмысливая информацию. Сказал с сожалением:
— Пошел Светлов по ложному следу… А на озере мы очень интересную дичь за хвост ухватили…
Вот как, подумал Лесник. Значит, Улим и в самом деле тут не при чем? Спросил:
— Подъехать? Помощь нужна?
— Сами справимся… Решил проработать побочные линии, так прорабатывай. Светлова я утром заберу, на глаза ему не показывайтесь, пусть отдохнет спокойно, завтра ему предстоит потрудиться… Всё, до связи.
За мгновение до того, как связь оборвалась, Лесник услышал в наушнике нечто вроде отголоска взрыва. Странно… Алладин глушит свою «дичь» взрывчаткой? А в остальном всё ясно и понятно. Оперативный отдел СЗФ провел операцию, пока Лесник с Костоправом отрабатывали побочные линии — неважные, и, по большому счету, никому не нужные. Так, по крайней мере, всё будет выглядеть на бумаге. А выход на сцену прима-балерины — суггестора Светлова — запланирован на завтра. Дичь, надо понимать, к тому времени приведут во вполне безопасное состояние. Но честь последнего выстрела будет принадлежать именно господину суб-аналитику…
8.
На берегу горел костер. Русалки держались от него поодаль, на самой границе тьмы и освещенного пламенем круга.
В центре стояла лишь одна женщина — толстая, бесформенная, разительно непохожая на стройных и гибких мавок. Ирина узнала ее — с трудом, но узнала: дамочка из поезда, мамаша капризной девочки… Мама с дочкой сошли вместе с ней, в Плюссе, а потом… Странно, но что было потом, Ира не могла вспомнить. Наверное, они попали сюда, на озеро, вместе… Но как, каким образом добирались — ни малейшего воспоминания…
— Вот она, любовь-то материнская… — негромко сказала лобаста. — И дочку утопить не забоялась, и сама ж ей нынче подставится… А девочка здоровой станет. Будет жить-поживать, да мамку вспоминать…