Потому что пешек и фигур много, но игрок один. Даже Глеб Бокий (к нему Богдан питал слабость, порой самому непонятную) — король на шахматной доске, самая важная, но только фигура…
Можно было начать партию на несколько месяцев раньше, но Богдан медлил, обдумывая методы нейтрализации единственного человека, способного испортить игру.
Юровского.
Товарища Юзефа.
Лишь тот мог понять, что происходит, и сделать свои контр-ходы.
Богдану повезло, судьба сыграла на его стороне: сейчас Юровский умирал в Кремлевской больнице — медленно, тяжело. И никак не мог умереть… «В рай грехи не пускают, в ад Сатана не берет», — говорили про таких в детстве Богдана, в Маневичах, — ставших ныне далеким смутным воспоминанием…
Ничто не мешает начать партию. И она начнется. Первый ход, вопреки учебникам шахматного искусства, сделает не пешка, но король — Глеб Бокий.
* * *
Игра началась точно в назначенный срок — но совсем иначе, чем планировал Буланский. И проходила иначе…
* * *
Фима Гольдштейн в детстве был любознательным мальчиком с живым, стремящимся до всего докопаться умом, — и вырос в такого же юношу. На беду, юноша угодил в НКВД по протекции родственника (замзавотдела товарища Железнова, в девичестве — Аппельбаума). Угодил в расстрельную команду. А та в последние два года трудилась без сна и отдыха, круглосуточно… Фима приучился пить стаканами неразведенный спирт до, после и во время работы — кошмарные сновидения больше не мучили, но природный ум и любознательность значительно атрофировались.
Узнав, что сегодняшнего клиента надлежит ликвидировать оружием особым , Фима кивнул и принял небольшой деревянный ящичек, — тактично стараясь дышать в сторону. Впрочем, начальство все понимало, и за выпивку подчиненных не преследовало.
Про странный приказ Фима чуть не забыл (память в последнее время тоже ослабла), подивившись странному поведению осужденного врага народа — тот спускался в подвал, смеясь. Не хохотал истерически — таких навидались — а смеялся, словно и впрямь предстояло что-то веселое.
Перестал смеяться, лишь увидев, что Фима извлек из ящичка, вспомнив о нем в последний момент.
Рукоять у странного предмета была, и напоминала пистолетную. Имелся спусковой крючок и прикрывавшая его скоба. Но остальное… Там, где по понятиям Фимы должен был находиться ствол, — находилось нечто, даже отдаленно на него не похожее. Выходное отверстие у нечто прикрывалось ограненной синей стекляшкой (а то, чем черт не шутит, и самоцветным камнем!) — Фиме показалось, что светится не то стекляшка, не то самоцвет тусклым собственным светом. Но, возможно, то был отраженный свет висевшей под потолком лампочки, затянутой частой железной сеткой…