Брат Коглер решил бежать. Ничего другого не оставалось: победа явственно клонилась на сторону изонистов. О том, что с ним произойдет, если он попадется в плен, инквизитору не хотелось и думать: слишком мрачным было такое будущее. Надо было уходить. Но как? Пробиваться к воротам? Для этого нужно было проскочить мимо нескольких стычек, кипевших во дворе. Тратить время на мальчишку, до сих пор умудрившегося не погибнуть под мечом легионера, брат Коглер, конечно, не собирался. А вот миновать без боя середину двора было невозможно: там, в смертельном бою, сцепились оптий Кудон и почти обнаженный воин с двуручным мечом. Лезть к ним было бы верхом неосторожности: один солдат попробовал, было, вмешаться, так мятежник снес ему голову одним ударом, походя, словно чашу вина осушил. Да ещё дальше к воротам на высокого светловолосого изониста наседало четверо легионеров, от ударов которых он, кажется, довольно удачно защищался мечом. Словом, путь через ворота был заказан.
Зато, ни одной живой души не должно было обретаться на пути к штурмовым бревнам, по которым в укрепление попала дюжина Линория, да и сам инквизитор. Осторожно, поминутно оглядываясь, боги берегут того, кто бережет себя сам, он отступал всё дальше вглубь двора, пока не добрался до нечестивой изонистской молельни. Прижавшись спиной к каменной стене, он пробрался вдоль неё на задний двор. Раненая нога болела, в сапоге хлюпала стекшая кровь, но сейчас брат Коглер старался не обращать на это внимание. Нужно было во что бы то ни стало покинуть поселение изонистов, а уж потом можно будет заняться и раной.
— Бросьте оружие. Сопротивление бесполезно.
От хижины к месту боя шли трое: Огустин, Балис и Мирон. Оружие, известное легионерам было в руках только у изониста, но то, что уродливая кривулина в руках высокого человека в черной одежде убивает с безжалостностью городского палача, понимали все — это понимание было оплачено множеством трупов в медных доспехах, валявшихся по всему двору.
— Бросьте оружие. Мы сохраним ваши жизни.
Самое тяжелое в судьбе военного — принимать такие решения. Его отряд был обречен, в этом сомнения не было. Оставался выбор: погибнуть всем до одного, но сохранить честь Двадцать десятого легиона, или же сохранить жизни хотя бы немногих солдат, но позорно признать поражение. И выбирать должен был он — оптий Валерий Кудон, которому уже никогда не быть центурионом. Что ж, значит, такова его судьба. Но если ему самому уже больше не жить, то пусть останутся живыми хотя бы некоторые из тех людей, что доверились ему. А позор… Он знает, как стереть позор со штандартов родного легиона.