— А-а-а… А музыковеды — это вроде музыкантов, да?
— Можно сказать и так… Во-вторых, как ты говоришь, Рабоче-Крестьянской Красной Армии не стало ещё до моего рождения. Я — офицер Советской Армии. И кто там чей сын, это у нас в Армии было совершенно неважно.
Ну, не то, чтобы совсем уж неважно. Политуправление, безусловно, собирало обильное досье на каждого курсанта, офицера, да и солдата. И бумажками этими трясли при любом назначении. И всё же толковое выполнение обязанностей значило больше, чем наличие за границей семьи двоюродного брата бабушки. Даже не просто за границей, а у вероятного противника — в Соединенном Королевстве Великобритании и Ирландии, проще говоря — в Англии. И даже не просто брата бабушки, но и с сорокового по сорок седьмой годы — "лесного брата". С перерывом на немецкую оккупацию, конечно. Во всяком случае, у Балиса не было никаких оснований думать иначе.
— А в-третьих? — подзадорил Сашка.
— Можно и в-третьих. Даже в Гражданскую войну на стороне красных сражалось очень много кадровых офицеров. Почти столько же, сколько на стороне белых.
— Не может быть, — сверкнул глазами мальчишка.
— Представь себе. Точных цифр не назову, но за соотношение уверен.
— И что с ними стало потом?
— По-разному. Дед мой одно время служил под командованием адмирала Галлера. В Первую Мировую он был капитаном второго ранга, командовал на Балтике линкором "Слава".
— Я слышал. Его немцы потопили.
— Потопили. Но в Финский залив не прорвались… Или ещё маршал Шапошников. При царе он был офицером Генерального Штаба, и в Великую Отечественную войну командовал одно время Генштабом СССР.
— ЭсЭсЭсЭр… Язык сломаешь, — недовольно пробурчал мальчишка. — А почему некоторое время?
— К сожалению, он не дожил до победы. Умер от болезни. И такое бывает…
— Ага. Как адмирал Эссен.
— Верно, — одобрил Балис. — И откуда ты столько знаешь?
Интересно, из сотни Сашкиных ровесников в шестидесятые или девяностые годы хоть один знает, кто был адмирал Эссен? Не как умер, а хотя бы, что он вообще был?
— Откуда? — голос у мальчишки стал как-то особенно звонок, он прямо вытянулся, как струна. И вдруг как-то сник, опустил голову и сказал потухшим голосом: — Балис Валдисович, давайте я не буду говорить, откуда.
И Гаяускас, поняв, что случайно коснулся очень больного места, тут же согласился:
— Давай — не будешь.
На счастье, в этот момент в зал заглянул Школта:
— Ну что, гости дорогие, как вам завтрак?
— Отменно, — похвалил Балис. — Скажи, молоко козье?
— Да ты что, почтенный? Что ж ты меня позоришь-то так? Самое настоящее овечье, накажи меня Кель, если вру.