– Вы не дорассказали про сегодняшних болтунов из управления, - напомнил Лосев, разливая кофе. Тарасу Борисовичу в колпачок-чашечку, себе в раскладной пластмассовый стаканчик.
– Ерунду брешут. Будто бы опять в городе людоеды завелись. Будто ими ГБ занимается. По слухам, каннибалы стали умней и выбирают жертву среди одиноких граждан, бомжей, приезжих. Тех, которых сразу не хватятся, они ищут и жрут втихаря.
– Втихаря… - повторил задумчиво Лосев. - То есть в укромном месте. А бомжи выбирают для ночевок как раз такие, как это помещение, укромные места. Следовательно, логично предположить… Ой!… - Андрей замер. Застыл в неудобной позе с порцией кофе в руке на отлете.
– Ты чего, Андрейка?
– Не знаю… - Лосев зябко поежился, словно ему за шиворот бросили льдинку. - Ой, расплескалось… - дрогнувшей рукой поставил миниатюрную емкость с кофе на пол и тут же забыл о ней. Вытянул шею, наклонил голову. - Слышите, Тарас Борисович?!.
Скрипнули пружины матраца, Панасюк повернулся ухом к входной двери, затаил дыхание.
Секунд тридцать оба сидели неподвижно.
– Ничего не слышу, - вновь заскрипели пружины. Ерзая задом, Панасюк осторожно улыбнулся, открыл было рот, но Лосев его опередил, заговорил первый:
– Я неверно выразился! - Андрей затравленно оглядывался по сторонам, как будто только сейчас, секунду назад, очутился в незнакомом помещении. - Я не слышу, я чувствую, как кто-то приближается, кто-то чужой, какая-то тварь.
– Шуткуешь, Андрейка? - улыбнулся шире Тарас Борисович. - Артист эстрады в тебе умирает. Максим Галкин! Не замечал раньше за тобой та…
– Тише! - Пачкая спину о штукатурку, опрокидывая термос, Андрей резко вскочил. - А теперь я и чувствую и слышу.
Теперь услышал и Панасюк: шаги внизу, у порога заброшенного дома, там, где участковый разбрасывал мелочь.
– Андрейка, - шепотом позвал Панасюк. - Чего ты распсиховался-то? Мало ли…
Закончить фразу Панасюк не сумел. Язык вдруг ни с того ни с сего отказался ворочаться во рту, в глазах все смешалось, в голове закружилось, и Тарас Борисович, стремительно бледнея, рухнул ничком на пол, к ногам Андрея Лосева.
Чернила закончились, будто нарочно, едва Лосев поставил последнюю точку, дописав до конца рапорт. Андрей хмыкнул, матюкнулся беззвучно, одними губами, и аккуратно спрятал золотое перо под колпачок. Дорогая ручка - «Паркер».
Андрей положил «вечное перо» на пухлую пачку писчей бумаги. Собрал исписанные листочки, подровнял.
И чего дальше? Встать, подойти к двери и постучать?
Лосев посмотрел на дверь. Заперта или нет?
Андрей переместился с краешка табуретки на середину жесткого сиденья. Табуретку привинтили к полу далековато от стола. Балансируя на табуретном ребре, писать было неудобно.